Polozkova V/.

Бернард пишет: "Мне сорок восемь, как прочим светским плешивым львам, Я вспоминаю, кто я, по визе, паспорту и правам, Но вот если слова – это тоже деньги, То ты мне не по словам».

Обычным ленивым днем где-то с год назад я увидел рекламу парного прогона и услышал эти строчки:

Звонит ближе к пол второму, подобен грому.

Телефон нащупываешь сквозь дрему,

И снова он тебе про Ерему,

А ты ему про Фому.

 

Сидит где-то у друзей, в телевизор вперясь.

Хлещет дешевый херес.

Городит ересь.

И все твои бесы рвутся наружу через

Отверстия в трубке, строго по одному.

 

Сам пишу стихи и поэтому заинтересовался, посмотрел передачу – фелигранно!!!

 

Очень рекомендую почитать, а лучше послушать ее стихи.

 

Не окрыляет. Не властвует. Не влечёт.

Выброшено. Развеяно у обочин.

Взгляд отрешен или попросту обесточен.

Официант, принесите мне гамбургский счёт.

 

Все эпилоги - ложь. Все дороги - прах.

Бог одинок и, похоже, серьезно болен.

Город отчаялся, и со своих колоколен

Он распевает гимн об иных мирах.

 

Воинам грехи отпущены наперёд.

Им не увидеть больше родимой Спарты.

Я отдала долги. Я открыла карты.

И потому меня больше никто не ждет.

 

(c)Вера Полозкова, 5 мая 2003.

 

Звонит ближе к полвторому, подобен грому.

Телефон нащупываешь сквозь дрему,

И снова он тебе про Ерему,

А ты ему про Фому.

 

Сидит где-то у друзей, в телевизор вперясь.

Хлещет дешевый херес.

Городит ересь.

И все твои бесы рвутся наружу через

Отверстия в трубке, строго по одному.

 

«Диски твои вчера на глаза попались.

Пылищи, наверно, с палец.

Там тот испанец

И сборники. Кстати, помнишь, мы просыпались,

И ты мне все время пела старинный блюз?

 

Такой – уа-па-па… Ну да, у меня нет слуха».

Вода, если плакать лежа, щекочет ухо.

И падает вниз, о ткань ударяясь глухо.

«Давай ты перезвонишь мне, когда просплюсь».

 

Бетонная жизнь становится сразу хрупкой,

Расходится рябью, трескается скорлупкой,

Когда полежишь, зажмурившись, с этой трубкой,

Послушаешь, как он дышит и как он врет –

 

Казалось бы, столько лет, а точны прицелы.

Скажите спасибо, что остаетесь целы.

А блюз этот был, наверно, старушки Эллы

За сорок дремучий год.

 

Вера Полозкова

 

Бернард пишет Эстер: «У меня есть семья и дом.

Я веду, и я сроду не был никем ведом.

По утрам я гуляю с Джесс, по ночам я пью ром со льдом.

Но когда я вижу тебя – я даже дышу с трудом».

 

Бернард пишет Эстер: «У меня возле дома пруд,

Дети ходят туда купаться, но чаще врут,

Что купаться; я видел все - Сингапур, Бейрут,

От исландских фьордов до сомалийских руд,

Но умру, если у меня тебя отберут».

 

Бернард пишет: «Доход, финансы и аудит,

Джип с водителем, из колонок поет Эдит,

Скидка тридцать процентов в любимом баре,

Но наливают всегда в кредит,

А ты смотришь – и словно Бог мне в глаза глядит».

 

Бернард пишет «Мне сорок восемь, как прочим светским плешивым львам,

Я вспоминаю, кто я, по визе, паспорту и правам,

Ядерный могильник, водой затопленный котлован,

Подчиненных, как кегли, считаю по головам –

Но вот если слова – это тоже деньги,

То ты мне не по словам».

 

«Моя девочка, ты красивая, как банши.

Ты пришла мне сказать: умрешь, но пока дыши,

Только не пиши мне, Эстер, пожалуйста, не пиши.

Никакой души ведь не хватит,

Усталой моей души».

 

Счастье

 

На страдание мне не осталось времени никакого.

Надо говорить толково, писать толково

Про Турецкого, Гороховского, Кабакова

И учиться, фотографируя и глазея.

Различать пестроту и цветность, песок и охру.

Где-то хохотну, где-то выдохну или охну,

Вероятно, когда я вдруг коротну и сдохну,

Меня втиснут в зеленый зал моего музея.

 

Пусть мне нечего сообщить этим стенам – им есть

Что поведать через меня; и, пожалуй, минус

Этой страстной любви к работе в том, что взаимность

Съест меня целиком, поскольку тоталитарна.

Да, сдавай ей и норму, и все избытки, и все излишки,

А мне надо давать концерты и делать книжки,

И на каждой улице по мальчишке,

Пропадающему бездарно.

 

Что до стихов – дело пахнет чем-то алкоголическим.

Я себя угроблю таким количеством,

То-то праздник будет отдельным личностям,

Возмущенным моим расшатываньем основ.

— Что ж вам слышно там, на такой-то кошмарной громкости?

Где ж в вас место для этой хрупкости, этой ломкости?

И куда вы сдаете пустые емкости

Из-под всех этих крепких слов?

 

То, что это зависимость – вряд ли большая новость.

Ни отсутствие интернета, ни труд, ни совесть

Не излечат от жажды – до всякой рифмы, то есть

Ты жадна, как бешеная волчица.

Тот, кто вмазался раз, приходит за новой дозой.

Первый ряд глядит на меня с угрозой.

Что до прозы – я не умею прозой,

Правда, скоро думаю научиться.

 

Предостереженья «ты плохо кончишь» — сплошь клоунада.

Я умею жить что в торнадо, что без торнадо.

Не насильственной смерти бояться надо,

А насильственной жизни – оно страшнее.

Потому что счастья не заработаешь, как ни майся,

Потому что счастье – тамтам ямайца,

Счастье, не ломайся во мне,

Вздымайся,

Не унимайся,

Разве выживу в этой дьявольской тишине я;

 

Потому что счастье не интервал – кварта, квинта, секста,

Не зависит от места бегства, состава теста,

Счастье – это когда запнулся в начале текста,

А тебе подсказывают из зала.

 

Это про дочь подруги сказать «одна из моих племянниц»,

Это «пойду домой», а все вдруг нахмурились и замялись,

Приобнимешь мальчика – а у него румянец,

Скажешь «проводи до лифта» — а провожают аж до вокзала.

И не хочется спорить, поскольку все уже

Доказала.

Источник: я + полозкова в ж.ж.