Деревня "Караул" и ее жители

В деревню Камышинка я ехал кричать «Караул».

Говорили, что вымерло село, осталось всего два старика, и когда совсем становится невмоготу, выходят они на крыльцо и кричат "Караул!" Их никто не слышит, а они все равно кричат, пока не станет легче или не погибнут.

Я живо представил себе, как два согбенных, отживающих свой век человека - в латаных валенках и затасканных телогрейках - отворяют присыпанную сугробом дверь и, задохнувшись холодным и резким ветром, кричат слабеющими голосами: "Ка-ра-ул...". В этом крике все: отчаянье от болезней, старости, надвигающейся немощи: страх от возможности умереть в холодной избе, и никто не узнает о твоей кончине, так и будешь валяться, пока какой-нибудь случайный путник не натолкнется на заброшенную в степи, занесенную сугробом хату: надежда - а вдруг кто-нибудь услышит, придет, отогреет сердце душевным разговором, уймет боль в ногах и пояснице. В этом крике обида на детей, которые забыли своих престарелых родителей, мыкаются где-то на чужбине, отбившись от своего берега и не прибившись к чужому. Боль и тревога за внуков: мы-то - худо ли, бедно ли - свою жизнь прожили, а у тех еще все впереди, и Бог весть, как сложится, когда все так неспокойно. И еще какая-то душевная, глубинная жалоба на огромную несправедливость, когда кажется, что и не жил еще, все надеялся - завтра, потом, а уж жизнь прожита, и ничего не исправишь, не изменишь, не вернешь, и жизнь оказывается большим обманом, только непонятно, кто обманывает и зачем...

И захотелось мне покричать "Караул!" вместе с этими стариками. Выйти на шаткое крыльцо и выкрикнуть, как выплеснуть из себя, всю боль нашего издерганного, распадающегося, сумасшедшего времени. Захлебнуться криком, как ветром, как горькой водкой - за всех отчаявшихся, обнищавших, покалеченных Афганистаном и Чечней, облученных Чернобылем, обожженных национальной ненавистью и опаленных братоубийством. За всех обиженных, больных, обманутых, осиротевших, искалеченных, ожесточившихся...

Такая вот была идея. Надо сказать, несколько авантюрная, сумасшедшая, излишне эмоциональная.

А Камышинка оказалась живой. По крайней мере, жизнь теплилась в десятке домов. И я растерялся: в какой дом стучаться? Как узнать, кто кричит караул? Чего доброго за сумасшедшего примут.  

Пожилой, еще не перекушенный болезнями и нуждой мужик перепахивал огород. Был он коренаст, широкоплеч, в его движениях угадывалась уверенность и сила. Такому кричать зачем?

А он:

- Да, пожалуй, скоро и закричу... Вот вымрут последние старики, останусь один и закричу.

- Так уезжай.

- Куда? А это? - тычет он прокуренным пальцем на дом, на хозяйство, на огород, - да и кому я где нужен?

Присели возле плетня, закурили.

- Ты к Анне Скрябиной сходи. Соседка моя, мужа сорок дней назад схоронила. Может, это она "караул!" кричит?

Бабушка Анна спала. С ее сестрой Надеждой Яковлевной мы едва достучались до нее, даже испугались - уж не случилось ли что? Но ничего не случилось. В жарко натопленной горнице тикали ходики, на печке в корзинке попискивали цыплята. Узнав, что в деревню кто-то приехал - уж не начальство ли какое? - в избу потянулись соседи. Пришел и Василий Федорович Морозов, самый грамотный из стариков, своеобразный связной между деревней и властью. Такие есть в любой деревне. Жалобу ли написать, письмо ли, бумагу какую сочинить - все к нему.

Старухи заговорили все разом, вроде как и не со мной, а друг с другом, спеша выговориться.

- Хлеб-то три дня в неделю привозят, уж мы и рады...

- А заболеешь, так у каждой какие-то таблеточки есть. Может и не годны, а все пьешь - вдруг поможет.

- ...Нам бы только дорогу намостили...

-...Все какие-то черствые стали... И до больницы не довез, тут и помер...

- ...Чулки-то все штопаем, штопаем. Купили бы новые, так пенсии-то маленькие...

- ...Радио вот заикается. Столбы-то как пьяны. Дачник давеча три выправил, а так бы впотьмах сидели.

-...Да нам бы только дорогу вымостили. Ведь прихватит - ложись в колею и помирай, и пусть хоть трактор закапыват...

Доводилось слышать: русские счастливы потому, что не знают, до чего плохо живут. Слушая этих умирающих старух в этой умирающей деревне, я думал: конечно, они до конца не знают, насколько плохо живут. Просто другой жизни они не видели. Да и не согласятся на нее, привыкшие к своей деревне, к своему укладу. В городских квартирах они тоскуют и с первым весенним солнышком рвутся обратно, как птицы к своим гнездам. Но они знают, что живут плохо. Даже хуже, чем в войну. Потому что в войну выживали всем миром, а теперь - каждый в одиночку. Терпят. Вроде и просят, но самую малость: замостить дорогу да прибавить пенсию, чтоб купить новые чулки и не ходить босыми на старости лет. Не потому не просят больше, что понимают - неоткуда. А потому, что знают: есть люди, которые живут еще хуже.

- На другом краю деревни слепой фронтовик живет - без воды, без дров. Может, он "Караул!" кричит?

Василий Морозов проводил меня к дому фронтовика. Им оказался Дмитрий Федорович Самошин. Контузия лишила его слуха. А после войны уже в колхозе наметом прижало спину. Теперь не только не слышит, но и не видит. Детей нет, надеяться не на кого.

Когда мы с Морозовым вошли в избу, Самошин спал. Встретила нас его жена, Анна Петровна.

- Как живем-то? Да вот так и живем. Вчера печь топили, а сегодня не знаем, будем топить или нет. Сил совсем не осталось. Ни дров наколоть, ни воды принести. Приплачиваю с пенсии племяннице, чтоб хоть на колодец сходила.

В середине разговора проснулся Дмитрий Федорович. Сел на кровати, ни чего не подозревая, но о чем-то догадываясь. Напряженно вглядывался и вслушивался, пытаясь понять, что происходит в доме.

- Нюра, кто у нас?

- Да из Москвы приехали...

- А-а. Ты им про справку-то напомни, может, похлопочут...

Какую-то нужную бумагу Дмитрий Федорович утерял, когда в войну выбирался из окружения, и теперь никак не восстановит. Морозов куда-то писал запрос, да пришла отписка.

- Он уж и плачет: как я ни воевал, а про меня забыли, в пенсиях с бабами уравняли, - говорит о муже Анна Петровна. - А то норовил руки на себя наложить, так я даже колодец во дворе завалила.

Одну зиму Самошины уезжали к племяннику в город, но вернулись. Тут, в Камышинке, и земля своя, и воздух роднее. Сядут рядком на завалинку - дома! А то Дмитрий Федорович возьмет в руки гармошку да запоет: "Прощай, страна моя родимая..." Люди плачут.

Все, все, все! Я понял, что больше не выдержу. Выбегу на крыльцо и заору. И никакое не "Караул!", а просто "А-а-а-а". Да сколько можно душу-то рвать? И одни ли Самошины в таком горе? За что же, за какие такие пригрешения выпала им эта доля? И вдруг подумал, что все мы - жители деревни Камышинка. А точнее, вся страна - это одна большая деревня "Караул" и мы - ее жители.

Когда я ехал в Камышинку, многие мои знакомые просили взять меня с собой. "Караул!" крикнуть хотелось всем. У одних ограбили квартиру, и они поняли, что материальное благополучие в России - призрак, песок, на котором нельзя строить дом. Другого в подъезде едва не убили, показав, что в нынешней России не защищены не только его честь и достоинство, но и жизнь. У третьих подрастает дочь, и они боятся за нее, каждый раз провожая и встречая из школы. У четвертого безнадежно больна мать, и ему глубоко плевать на все политические лозунги и партии, ведь ни одна из них не может хоть на йоту унять страдания обреченной. Третий болен сам и отечественная медицина - не менее больная - тоже ничего хорошего ему не сулит. Я, как бы отшучиваясь, обещал покричать за всех. И вот, выходит, подвел, не сдержал данного слова.

Тем не менее, это, казалось бы, шуточное, дурашливое обещание делало меня как бы виноватым перед этими людьми. И, вернувшись из командировки, я все время помнил об этом. И однажды оказался в заброшенной деревне. Ни одного жилого дома, ни одной живой души. Вот здесь, подумал, и исполню обещанное. Взошел на крыльцо одного из оставшихся строений. Распахнул дверь. Изнутри повеяло нежилой сыростью. Вот и хорошо, подумал я, вот и ладненько. И никто не слышит. И не стыдно. Открыл рот. Набрал воздуха в грудь...

И вдруг испугался. Что не выдержат нервы, рассудок, сердце. Сошел с крыльца, пошел к людям. Не добро быть человеку едину. Давайте кричать вместе...  

Источник: Александр Калинин