Рукотворные кумиры былого 14 (часть 1)

Нет ничего страшнее идеалиста, особенно если его используют...

 

Честно говоря, у меня никогда не было иллюзий по поводу репрессий - так уж сложилась жизнь, что ни Солженицын с Шаламовым, ни  открытие архивов КГБ в девяностых не были для меня открытием... Я все это знал с детства, точно и непреложно, как то, что дважды два - четыре. В высшей степени глупо выглядят письма твердокаменных коммунистов, пытающихся обвинить меня за публикации о названиях улиц в подкупленности или пении с чужого голоса!

Когда я, по возрасту уже вполне способный передвигаться, в Москве, впервые в жизни увидел траву, упал на нее и пополз - милиционер стал прогонять родителей и меня из сквера. Но ему объяснили, что мы - из лагерей, и он разрешил ползать... Надо ли подкупать человека, чтобы он об этом рассказывал?

А то, что вся наша семья (после семнадцати лет отцовских лагерей) была предазначена к поселению на Новую Землю, где и сейчас никто не живет, на верную смерть, но Сталин умер раньше, чем родителей этапировали - это тоже демократические байки?

И тем не менее, именно я испытывал подлинное смятение, глядя по телевизору, как в Москве сносят памятник Дзержинскому... Что-то очень важное уходило из души - и ничего с этим было не поделать. Если и оставалась в революции романтика, если и жили в изолгавшемся и разложившемся послебрежневском СССР идеалы «комиссаров в пыльных шлемах», то это был он, Феликс Эдмундович, рыцарь революции...

И потом долгие десять лет я учился отличать идею от ее воплощения, а правду жизни от правды искусства, ибо давно уже нет тех, кто видел «железного Феликса» в натуре, но сотни тысяч, если не миллионы коммунистов до сих пор искренне верят в артиста Казакова, блистательно создавшего на экране легенду об аскете и идеалисте!

Сказавший «А»... 

Может быть, одним из главных уроков прошлого столетия, так и не усвоенных очень многими, стало то, что нет ничего страшнее абсолютной уверенности в своей правоте - и неважно, веришь ли ты в торжество мировой революции, в расовое превосходство, в идеалы демократии или в то, как толкуют те или иные откровения люди, которым это выгодно... Слишком уж несоизмеримо счастье всего человечества с жизнью отдельного человека, слишком уж велик соблазн, обречь на жертвы других, если жертвуешь (или думаешь, что жертвуешь) чем - то сам!

И тогда люди будут железной рукой загоняться в счастье, одни народы начнут уничтожаться ради других, неотъемлемые гуманные права человека станут утверждаться путем отъема человеческой жизни, а случайных людей начнут убивать тысячами, радостно шепча при этом слова пророка: «Нет места убийце в царстве моем!»

Я вполне допускаю, что, в отличие от многоликой сволочи, позднее окружившей Сталина, Дзержинский действительно верил в грядущее счастье всего человечества, всеобщее равенство и любовь... Но, будучи не очень грамотным человеком (он даже гимназию не окончил!), «железный Феликс» просто не понимал, насколько труден к этому путь, и каких психологических перемен в людях и экономических - в мире он требует.

Особенно экономических - потом, характеризуя деятельность «Железного Феликса», как главы путей сообщения, Ленин заметит: «В роли хозяйственника Дзержинский никуда не годится...»

Возможно, окажись он не во главе ЧК, а, скажем, во главе Наркомпроса, все сложилось бы по-другому...

 Но - не случилось, и ФЭД оказался главным карателем страны расколотой надвое, страны, в которой все специалисты карания оказались как раз среди врагов, а демократические процедуры судопроизводства были в принципе не способны защитить новую власть, ибо она по своей природе - не демократия, а диктатура.

Еще раз: если бы Феликса Эдмундовича Дзержинского судил суд присяжных - я не знаю, какой приговор он бы вынес... Я только могу сослаться на то, что у событий есть своя логика, и даже самый талантливый политик рано или поздно понимает, что уже не он управляет действительностью, а она им... Правда, у человека всегда есть возможность противостоять - к сожалению, зачастую ценой собственной жизни. Но это не про Железного Феликса.

Впрочем, кое-что очевидно! Человек, за редчайшими исключениями, не становится патологическим типом, маньяком и садистом в одночасье, это процесс длительный. Однако, никто из биографов ФЭД, ни с той, ни с другой стороны, не заметил в его характере и поведении ничего ненормального: обычный восторженный юноша с комплексом то ли Мицкевича, то ли Спартака, одержимый идеей всеобщего счастья, не очень интересующийся женщинами и мучимый комплексами польского шляхтича во враждебном окружении. Ему, находящемуся миров двух между, да к тому же и не пролетарию и не интеллигенту, была очень кстати абстрактная идея грядущего коммунизма, поскольку конкретных черт не имела, а мыслилась как вариант царства Божьего на земле...