Эффект Земмельвейса или анатомия эгоизма

       Человеческий разум, по всей видимости, уникальное явление во Вселенной. Разум – могучее орудие, и от его хозяина – человека - зависит в какую сторону его обратить. Ученые – философы древней Греции предупреждали, что науку должно творить под покровом тайны, ибо передача мудрости в недостойные руки приведет к тяжким последствиям.

 
Так и случилось: в течение последних веков стремление познать тайны природы было подменено желанием ее покорить. Лучшие умы разрабатывали новые виды оружия и технологии, губительные для окружающей среды.  

В исследовании природы восторжествовал “механический” подход - редукционизм (термин происходит от слова уменьшать, упрощать). Согласно ему, мир, наподобие механизма, можно понять через исследование его отдельных частей. По словам Нобелевского лауреата по физике Стивена Вайнберга: “Все стрелки объяснений направлены вниз: от человеческих сообществ к индивидуумам, от них к органам, от органов к клеткам, от них к биохимии, к химии, и, в конце концов – к физике”. Отсюда его вывод: “Чем больше мы узнаем о Космосе, тем более бессмысленным он нам кажется”.

Это не удивительно: разделенный мир состоит из массы фрагментов, перед которыми мы стоим  в недоумении – как ребенок, не знакомый с целым, перед мозаичной головоломкой. В результате, и наука, и ведомый ею мир зашли в тупик.

Науку могут развивать только те, кто целиком охвачен стремлением к истине и её пониманию. …Великие умы всегда сталкиваются с ярым сопротивлением посредственности, которая не в состоянии понять того, кто, отказываясь слепо подчиняться привычным предрассудкам, прямо и смело высказывает своё мнение. -  А. Эйнштейн

В 1878 году, обращаясь к членам Парижской академии хирургии, Луи Пастер сказал: “Если бы я имел честь быть хирургом, то сознавая опасность, которой грозят зародыши микробов, имеющиеся на поверхности всех предметов, особенно в госпиталях, я бы не ограничивался заботой об абсолютно чистых инструментах; перед каждой операцией я сперва бы тщательно промывал руки, а затем держал бы их в течение секунды над пламенем горелки”.

Так была поставлена точка в трагедии, невольным героем которой стал доктор Игнац Земмельвейс.

В 1847 году в Вене, в ту пору столице Австро-Венгерской империи, от родовой горячки умирала почти каждая третья пациентка. Заммельвейс заметил, что после родов, принятых медсестрами, смертей было существенно меньше, чем после принятых врачами. Он предположил: причина в том, что врачи препарируют трупы, а сёстры - нет. Значит, существует зараза, которую переносят от трупов к пациенткам. Введенная доктором практика мытья инструментов и рук особым раствором дала поистине чудесные результаты: смертность упала в десятки раз!

За этим последовали … запрет обнародовать результаты новой практики и увольнение ее автора. Горя желанием поделиться сенсационным открытием с коллегами, Заммельвейс выступал перед светом медицинской науки империи. Но его доклады и изданная им книга вызвали лишь волну негодования: выводы Заммельвейса противоречили науке. Возмущению врачей не было границ: получалось, что они на своих руках переносят смерть от трупов к живым?! Как можно в просвещённом XIX веке верить в подобные суеверия и предрассудки? По-видимому, считали оппоненты, доктор лишился разума. И в самом деле, затравленный возмутитель спокойствия умер в психиатрической лечебнице, всего сорока семи лет от роду.

Врачи не стали проверять данные Земмельвейса опытным путём. Попытка немецкого врача Густава Михаэлиса применить новый метод в качестве насмешки над Заммельвейсом, закончилась самоубийством. Смертность среди пациенток упала в разы, и, “потерявший лицо” доктор покончил с собой. Но и это ничего не изменило.

Далее все шло буквально по строфе В. Высоцкого: “не скажу о живых, а покойников мы бережем”. Победа над “суевериями и предрассудками” стоила жизни тысячам женщин, погибших от родовой горячки. Зато, спустя десятки лет, Земмельвейс был посмертно реабилитирован и назван отцом асептики. В 1906 году на пожертвования врачей всего мира в Будапеште ему был установлен памятник с надписью “Спасителю матерей”; его именем назван Будапештский университет медицины и спорта, а в доме, где он жил, открыт музей истории медицины.

Так родился “Эффект Земмельвейса” - автоматическое неприятие научной информации, противоречащей сложившейся норме, вере, или парадигме - без проверки или эксперимента. Держась за привычные постулаты, ученые в корне пресекают любые попытки их пересмотра, и пресловутый “эффект” благополучно дожил до наших дней. Вот “свежий” пример лауреата Нобелевской премии по химии 2011 года. Получив сплав с необычными свойствами, которые, как считалось, не могли существовать, Д. Шехтман был с позором уволен и подвергся бойкоту со стороны научного сообщества, отказавшегося  публиковать его сенсационные результаты. Лишь благодаря необычайной целеустремленности, ученому удалось привлечь на свою сторону специалистов с мировым именем, от которых не посмели отмахнуться. Открытое вещество было признано новой формой организации материи, получившей название квазикристаллов (квази – как - будто) и названо, по имени автора, шехтманитом. Почему такое происходит?

Разделяй и властвуй  

В мировоззрениях, предшествующих Ренессансу, космос видели как нечто целенаправленное, где у людей была своя особая роль. Научная революция резко отделила разумного и целенаправленного человека от неодушевленной, механически работающей природы. D. Sagan.

Борьба между стремлением познать природу и желанием ее покорить коренится в истоках современной научной методики (Cartesian – Newtonian paradigm), основателями которой считаются Рене Декарт (Картезий) и Исаак Ньютон. Тут нас ждет немало сюрпризов: развитие науки шло вовсе не так, как обычно нам преподносят.

Заводные механизмы и карманные часы, появившиеся в XVII веке, поражали современников. Зачарованный слаженностью работы многочисленных деталей  Декарт решил, что мир состоит из отдельных частей, связанных механически друг с другом, и может быть понят путем их исследования. Положив свой разум главным инструментом познания, Декарт разделил мир на то, что подлежит исследованию, и на то, что не подлежит. Вооружившись логикой Аристотеля, он приступил к расшифровке “механизмов” природы.

Предположив, что связь с душой идет через крохотную, с горошину, шишковидную железу в человеческом мозгу, и не найдя ее у животных, Декарт  решил, что те сродни механизмам и не чувствуют боли. Это оправдало вивисекцию (препарирование животных без обезболивания), процветающую и по сей день.

Не все шло гладко, были и оппоненты. Разбирая ошибки Аристотеля, Пьер Гассенди утверждал, что суждения, основанные на чувствах, могут “подвести” разум, а ограничение областей исследования мира сравнил с впряжкой телеги перед лошадьми. Но Декарта он так и не убедил.

Поскольку чувства говорят разуму, что Солнце вращается вокруг Земли, Декарт поддержал позицию церкви в “диспуте” с Галилеем, утверждавшим обратное.

В отличие от Декарта, “приёмный отец” нового научного подхода Исаак Ньютон не шел слепо на поводу своих чувств и разума. “Я кажусь себе ребенком, который, играя на морском берегу, развлекается, найдя камешек поглаже или раковину попестрее, чем прочие, в то время как великий океан истины расстилается предо мной неисследованным”, - писал он. Ньютон считал, что открытые им законы не могут объяснить многостороннюю сложность наблюдаемого мира, где на глубинном уровне существуют активные начала, которые и были истинной целью его исследований. Его “крамольное” высказывание: “мы не можем утверждать, что вся Природа не является живой”, говорит о неприятии механического подхода.
 
Открытие гравитации - неосязаемого взаимодействия между всеми материальными телами, разрушило мир “механических связей” Декарта. Казалось, “механическая наука” лишилась своей основы: ведь гравитацию не объяснишь, исследуя “отдельные части” Вселенной. Однако, запретив публикацию бóльшей части архива Ньютона, “научная цензура” все же записала его в отцы современной научной методики - редукционизма.

Ваш покорный слуга

Рациональное знание даёт мощные средства для достижения конкретных результатов, но наша главная цель, как и стремление к её ней, должны прийти к нам из другого источника. …Наше существование и наша деятельность обретают смысл только в результате установки на такую цель и на связанные с нею ценности. А. Эйнштейн.

Разум - наш покорный слуга. Он чутко реагирует на наши желания, заботясь о том, чтобы претворить их в жизнь. Коренные  изменения в характере наших желаний, по мнению Э. Фромма, произошли в XVI веке, с зарождением “индустриальной религии”, когда начал развиваться “авторитарный, одержимый, накопительский характер” человека. Подлинные интересы и стремления замещаются принятыми в обществе стандартами мыслей и чувств; счастье видится в превосходстве и во власти над другими. Собственнические чувства распространяются даже на идеи и убеждения. Процветают косность, стереотипность, поверхностность; активность, творчество и заинтересованность – подавляются.

Чтобы вернуться в мир подлинного, свободного научного творчества необходимо изменить установку - с желания получать, на противоположное - по терминологии Э. Фромма, - желание быть. “Быть - означает выразить задатки, таланты и дарования, которыми наделен каждый из нас. Это значит, преодолев узкие рамки своего собственного “я”, развивать и обновлять себя, проявляя интерес и любовь к другим, желание не брать, а давать”.

Как это ни печально, но, по всей видимости, такой сдвиг в научном сообществе сможет произойти лишь после осознания тупиковой ситуации, в которой мы оказались. Вслед за этим последуют неизбежные изменения укоренившихся парадигм и поиски путей, которые помогут собрать вместе разрозненные “кусочки” разбитого мира. И в этом наш разум окажет неоценимую помощь.