Статья Вассермана о дефляции

Дефляция это плохо: бартер, разрыв хозяйственных связей, свертывание спроса. Напрашивался рецепт: немедленно впрыснуть в экономику вчетверо больше денег, но кроме статистики есть еще и наука.

Тогда статистика советует: «Выплесни в костер ведро — огонь и погаснет», наука предостерегает: «А вода в ведре или бензин?»

Пятнадцать лет назад на Украине бушевала инфляция похлеще российской. Карбованец, изначально (к 1 января 1992 года) равный советскому (и российскому) рублю, к моменту обмена по сто тысяч на одну гривню (на 1 сентября 1996 года) был немногим дороже двух тогдашних — тоже обесценившихся в тысячи раз — российских копеек.

Инфляцию же порождает избыток денег (не обязательно своих — так, российскую инфляцию нынче движет приток обесценивающихся нефтедолларов). Все прочие мотивы, перечисляемые теоретиками, в конечном счете — лишь следствие этой первопричины.

Явный парадокс. Денег в стране слишком много — цены-то растут как на дрожжах — и в то же время слишком мало — по сравнению с товарами.

По советскому обычаю, специалисты по общественным наукам вправе этих наук не знать. В частности, упомянутый выше экономист — как и его более именитые коллеги вроде Глазьева, Делягина или главы отделения экономики Российской академии наук Львова — явно не знакомился даже с азами экономики. Пришлось мне в ответных статьях напоминать ему: инфляция всегда сопровождается дефляцией — и причина такой неразрывности вполне очевидна.

В начальный момент инфляции денег оказывается больше, чем товаров. Значит, цены начинают расти. Если пытаться какие-то цены фиксировать — возникает дефицит, и все равно приходится покупать дороже (то ли переплачивать посреднику, то ли тратить на поиск товара больше времени — а ведь, как указал Бенджамен Франклин, «время — деньги»). Это, кстати, указывает: плановая экономика реагирует на инфляцию иначе по форме, нежели рыночная — но точно так же по содержанию.

Когда товаров — по сравнению с деньгами — не хватает, их ищут повсюду. В том числе и за рубежом. Поэтому особо растет спрос на то, чем можно расплатиться даже там, где прием инфляционных фантиков не навязан силой власти. Зарубежные валюты, золото, драгоценности, прочие экспортные товары дорожают куда стремительнее, чем товарная масса в целом. Соответственно, курс избыточных денег, выраженный в этих твердых ценностях, падает быстрее, чем работает печатный станок. И отношение денежной массы к товарной снижается. Инфляция закономерно порождает дефляцию.

Строго говоря, дефляция вызвана не столько избытком денег, сколько их перераспределением от внутренних производителей к импорту. Лауреат Нобелевской премии по экономике Фридрих Август фон Хайек показал: деньги — оптимальная форма носителя экономической информации. Любые манипуляции с ними искажают информационные потоки. В частности, переориентация спроса на импорт — одно из множества искажений, вызванных избыточным предложением денег, — обессмысливает едва ли не самый частый в современном мире повод к инфляции — желание подстегнуть платежеспособный спрос и тем самым поддержать отечественного производителя.

Увы, если уж ложный сигнал подан, восстановить экономическую истину довольно сложно. Скажем, в Соединенных Государствах Америки¹ даже президент (1977–1981) от демократической партии Джеймс Эрл Картер не смог переломить тенденцию, заданную его республиканскими предшественниками: Ричард Милхауз Никсон (1969–1974) ради поддержки промышленности, в свою очередь традиционно поддерживающей правых, пошел даже на отказ от соглашений, в 1944-м — усилиями демократа Фрэнклина Делано Рузвелта (1933–1945) — обеспечивших доллару роль всемирной валюты, а Джералд Рудолф Форд (1974–1977) даже не пытался противодействовать уже очевидным негативным последствиям. Для выхода из тупика потребовались героические усилия Роналда Уилсона Рейгана (1981–1989): он, как республиканец, смог организовать дефляционный шок без немедленной агрессивной реакции промышленников. Те встали перед жестким выбором: перестроиться или погибнуть. Многие заводы закрылись. Но остальные нашли новые пути обеспечения конкурентоспособности — и экономика СГА ожила. Не зря Рейган признан одним из лучших президентов.

Кстати, Рузвелт вел свою валюту ко всемирной роли не только через победу в войне. Придя к власти, он тут же обесценил доллар более чем вдвое — с 16 до 35 долларов за тройскую унцию (31.103477 г) золота. Зато потом уже никаких инфляционных шагов не делал. Весь его «новый курс» оплачен налогами и займами, не обесценивающими деньги.

Рузвелт действовал не по интуиции. К тому времени выдающийся английский экономист Джон Мейнард Кейнс уже предложил лечить застой в производстве впрыскиванием избыточных денег — и ради подстегивания внутреннего спроса, и ради повышения конкурентоспособности на внешнем рынке: в самом начале инфляции цены растут медленнее, чем обесценивается валюта. А в числе советников Рузвелта был молодой в ту пору, но уже талантливый последователь Кейнса — Джон Кеннет Гэлбрэйт.

Но сам Кейнс — в отличие от многих ссылающихся на него — прекрасно понимал разрушительные последствия инфляции. Так что прямо предписал изымать впрыснутые деньги еще до того, как они пройдут полный цикл обращения и станут явно избыточными.

Даже в войну, когда дефицит рабочей силы нарастил заработную плату, Рузвелт предпочел явной инфляции скрытую — в форме дефицита. Все тот же Гэлбрэйт возглавил специально созданное управление контроля цен.

Государственная служба Гэлбрэйта на этом не кончилась. Президент (1961–1963) демократ Джон Фитцджералд Кеннеди назначил его послом СГА в Индии. Кстати, на очередном посольском приеме один из гостей сообщил ему, что самой выразительной в англоязычной литературе считает фразу Гэлбрэйта «shit hits the fan» (в русском переводе — «дерьмо попало в вентилятор» — она звучит не столь изящно).

Но все же основная заслуга Гэлбрэйта — не эта фраза, не посольская служба и даже не контроль за ценами в военное лихолетье. Более всего прославился он теорией конвергенции — постепенного слияния рыночной и плановой экономик в нечто, гармонически сочетающее рыночные стимулы с централизованной координацией хозяйствующих субъектов.

У нас теорию конвергенции активно отстаивал академик Андрей Дмитриевич Сахаров — великий физик и популярный политик. Но нечто подобное наши специалисты выработали задолго до его выступлений — в незаслуженно забытой экономической дискуссии 1950–1963 годов. Инициировал ее лично Иосиф Виссарионович Джугашвили, ибо уже чувствовал отставание марксовой теории от жизни по мере развития экономики. По итогам дискуссии харьковский экономист профессор Евсей Григорьевич Либерман выработал рецепт формирования социалистического рынка. Попытка Алексея Николаевича Косыгина осуществить программу Либермана, начатая в 1965-м, сорвана подорожанием нефти в конце 1973-го. Полнее всего исполнил конвергенционные указания Дэн Сяопин — ему посчастливилось пережить китайских брежневых и сусловых.

Увы, американским президентам не впрок уроки ни Кейнса с Гэлбрэйтом, ни Рузвелта с Рейганом. Нынче республиканец Джордж Уокер Буш (2001–1909) вновь — как Никсон и Форд — профанирует кейнсианство. С момента инаугурации он разгоняет инфляцию всеми доступными средствами, включая безудержные военные расходы и политическое провоцирование дороговизны энергоносителей. Бен Шалом Бернанке — новый глава Федеральной Резервной Системы, в отличие от своего умеренного предшественника Алана Гринспена, готов ради разгона экономики хоть разбрасывать доллары с вертолета.

А ведь гасить дефляцию инфляцией не лучше, чем костер бензином. Начавшийся в 2007-м кризис ипотеки — признак непосредственного приближения полномасштабной дефляции. Интересно, успеет ли следующий президент остановить ее до того, как она полностью парализует американскую экономику?

Источник: Бизнес-журнал