Протестантская Голландия

Соединенные провинции Северных Нидерландов провозгласили независимость в 1579 г., но для избавления земли от испанцев потребовалось еще 30 лет вооруженной борьбы.

Соединенные провинции Северных Нидерландов провозгласили независимость в 1579 г., но для избавления земли от испанцев потребовалось еще 30 лет вооруженной борьбы. Мирный договор был подписан в 1648 г., и протестантская страна, вдохновленная идеалами Реформации и северным реалистическим наследием, принялась создавать собственные традиции. Новый порядок основывался на социальной справедливости и религиозном аскетизме. Для кальвинистского богослужения церкви полностью были очищены; в живописи главным стало реалистическое изображение повседневности.

Трудно представить, что Рубенс и Рембрандт ван Рейн (1606—1669) жили в одно и то же время, в первой половине XVII века. Более того, оба жили в Нидерландах, хотя Рубенс во фламандском Антверпене, а Рембрандт — на севере, в Амстердаме, одном из крупнейших городов Соединенных провинций. Сейчас эту страну называют Нидерландами или, проще говоря, Голландией.

Кажется, будто Рубенс принадлежит к древней классической интернациональной эпохе. Рембрандт — истинный голландец, не с античным, а с собственным мировоззрением. Оба великолепны, но Рембрандт нам ближе, может быть, из-за пристрастия к автопортретам, благодаря которым мы знаем художника на каждом этапе его эмоциональной жизни. Человеческое лицо всегда его восхищало, и к счастью, ибо он получал массу выгодных заказов. Однако Рембрандта в автопортретах и в заказных портретах всегда занимала не внешность, а внутренние душевные порывы. Но он в своих произведениях никогда не противопоставляет внешнему миру внутренний. С поразительным совершенством изображая человеческое тело, Рембрандт обнажает внутреннюю сущность личности с ее укоренившимися привычками и даже с мимолетными настроениями.

Рембрандт был сыном мельника, иными словами, выходцем из среднего класса, что для его времени характерно: в борьбе за независимость в голландском обществе произошли перемены, средний класс вырос, возвысился. При этом сильно вырос спрос на реалистическую живопись — серьезные профессиональные портреты, картины трудовой жизни, Рембрандт относится к числу прирожденных художников, которые начинали работать смолоду и почти сразу же получали признание. Самые ранние его работы с любовью к мелодраме и пристальным интересом к человеческим качествам персонажей лишь намекают на будущее. «Ослепление Самсона» написано превосходно: невольно отшатываешься от грешника, в беззащитный глаз которого готово впиться острие намеченного силуэтом меча; с трепетом видишь жестокое насилие, бушующее в тесном, темном пространстве пещеры.

   Самсон корчится в муках, Далила спешит прочь, ликуя и ужасаясь. Напряжение возрастает настолько, что трагедия превращается в фарс. Подобное «преувеличение» заметно и в ранних автопортретах Рембрандта. «Автопортрет в возрасте около 21 года» затемненный и скрытный, изображает Рембрандта, вступающего в зрелый возраст. В середине жизни автопортреты становятся глубоко вдумчивыми, представляя явно преуспевшего, спокойного и уверенного в себе человека, который бесстрастно взирает на нас. С позднего автопортрета, написанного за десять лет до смерти, лишенный всяких претензий художник смотрит не на зрителя, а в собственную душу и судит себя не враждебно, а с полной объективностью. Это одно из самых трогательных признаний собственного несовершенства. Личные невзгоды породили великое произведение искусства.

Интерпретация портретов

   Рембрандт — несравненный мастер рассказа. Даже в портретах он порой просто излагает «сюжет», оставляя интерпретацию зрителю. «Дама с веером» захватывает спокойной грустью, храбростью, мудростью. Откуда же это известно? Почему с такой определенностью кажется, что эта незнакомая дама пережила великие радости и печали? Рембрандт просто пишет в теплом свете красивое когда-то лицо, покорно сложенные руки, большой обвисший веер из перьев. Впрочем, порой он подробно разыгрывает целую историю, рассчитывая на просвещенную осведомленность зрителя, знающего ее содержание. Картина «Иосиф, обвиняемый женой Потифара» изображает эпизод из Книги Бытия, привлекавший многих художников. Молодая жена старика Потифара и красивый юноша, раб-иудей: результат предсказуемый, если не знать, что Иосиф — герой, презирающий жену хозяина с ее домогательствами. Оскорбленная женщина обвиняет Иосифа в попытке насилия.

Рембрандт не делает никакого различия между правыми и виноватыми: все заслуживают его сочувствия. Главная героиня, жена, отводит глаза, фальшиво жестикулирует, очевидно, не ожидая доверия. Огорченный Потифар в тени слушает, явно не веря, зная свою жену и своего слугу; благородство удерживает его от практических действий. Рембрандт каким-то чудом разъясняет супружеские отношения и тот прискорбный факт, что никто здесь не в силах поведать друг другу правду, хотя ложь все ненавидят. Позабытый среди супружеских страстей Иосиф ждет публичного бесчестья. Он не оправдывается, не бросается в атаку и, что самое трогательное, — не жалеет себя, понимая, что Потифар не может себе позволить проигнорировать ложь жены. В определенном смысле только он, жертва, способен полностью оценить ситуацию. Рембрандт с помощью одного-единственного жеста говорит, что Иосиф вручил свою судьбу Богу и смирился. Жена Потифара в роскошном наряде поглощена собственными переживаниями. Она даже указывает рукой не на того, кого обвиняет в насилии, а на его красный плащ, брошенный на постель. Другая рука страдальчески прижата к груди. Ее мучит не только отказ юноши от близких отношений, но и раздумья о собственной жизни. Рембрандт лично знакомит нас с ней и с ее недоверчивым мужем, который тянется не к жене, а к спинке ее кресла, единственному месту, где его рука прикасается к ней. Иосиф тонет в темном пространстве комнаты, но его окружает слабый нимб (эманация света).
Светом и цветом Рембрандт передает смысл события, волнует зрителя неизбывной человеческой сложностью и глубокой печалью, которую смягчает лишь слепая вера в незримое Провидение.

Пожалуй, величайшее и глубочайшее произведение Рембрандта, оставшееся безымянным, в XIX в. получило название «Еврейская невеста» загадочное, но вполне соответствующее необычайно волнующему священному событию и иудейским библейским одеждам героев. Наверное, навсегда, останется тайной, кто они такие, но это, очевидно супруги, оба уже не первой молодости, некрасивые, отягощенные заботами, хоть и роскошно одетые.
Муж со щемящей сердце нежностью одной рукой обнимает жену за плечо, другой касается золотой цепи у нее на груди, своего подарка любимой. Цепь, даже золотая, с любовью подаренная, остается все-таки цепью. Кажется, будто женщина думает именно о связующем долге любви, счастье которой неотделимо от тяжести обязательств.
   Она размышляет, что значит быть любящей и любимой, получать и отдавать. Не случайно рука ее покоится на животе, ибо дети— первоочередная обязанность супружеской любви.
   Любовь связывает и отягощает; любовь — самое серьезное переживание в человеческой жизни.
Рембрандт знал эту глубокую истину и поведал ее нам в незабываемой «Еврейской невесте».

Детали картины - Рембрандт, "Еврейская невеста"

Традиционный
ГОЛЛАНДСКИЙ НАТЮРМОРТ

К 1640 г. сложился основной тип голландского натюрморта, как правило, изображающего на нейтральном фоне стол с беспорядочно расставленными по диагонали предметами, чаще всего стеклянными бокалами, серебряными блюдами с остатками еды, напоминая нам о бренности преходящей человеческой жизни.

Торговля тюльпанами

Тюльпаны впервые появились в Европе приблизительно в середине XVII в., импортированные из Турции австрийским послом. Торговля этими цветами началась в 1634 г., а через несколько лет спекуляция луковицами привела к колоссальному краху, в результате которого торговцы потеряли огромные деньги. Выше на иллюстрации изображен один из старейших сортов тюльпана «геснериана».

Голландский натюрморт

Рембрандта интересуют люди, натюрморт его не особенно привлекает, хотя в некоторых работах мастера есть его изумительные образцы. Натюрморт можно назвать утверждением, тогда как Рембрандт постоянно задает вопросы. А произведения, скажем, Хеды (Биллем Клас, 1597—1680) полны непомерного любопытства. С беспредельным уважением и благородством он пишет натюрморт с поблескивающими кубками, стеклянными бокалами и широкими блюдами с остатками еды на серебрящейся на свету скатерти.
   Де Хем (Ян Давидс, 1606-1683/84) навечно запечатлел вазу с цветами — пышущий свежестью дар природы. Это другой тип натюрморта. Хеда молчалив, де Хем громко поет радостный гимн, но оба открывают смысл самых обыкновенных явлений, добиваясь на свой не столь величественный лад такого, же эффекта, как Рембрандт. Есть, должно быть, в голландском характере некая особенность, требующая отзывчивости на застывший покой натюрморта. Этот жанр подобен ровному голландскому ландшафту, не предоставляя возможности изображать драматические вершины и пропасти.

Молчаливый Вермеер

Почтительная задумчивость авторов натюрмортов чем-то напоминает одного из великих голландских отшельников XVII в. Яна Вермеера (1632—75). В буквальном смысле он не был одиноким, имея 11 детей и породнившись в браке с могущественным семейством, но в его чудесных картинах нет никакой суеты, которая наверняка царила в доме художника.

Яркий свет Вермееру не нужен. В «Женщине с весами» ставни почти закрыты, свет украдкой просачивается лишь по краям, высвечивая мягкий мех женской накидки, изящные складки льняного покрова, который обрамляет склоненную голову, поблескивающие в тени на столе жемчуга. Там он падает на палец, тут на ожерелье, но главное здесь — тишина. Пустые весы в руке женщины превращаются в некий символ, тем более что позади нее висит картина, изображающая Страшный суд.
   Но смысл этого произведения заключается в гармоничности композиции, где свет и тьма находятся в динамическом равновесии, где фактически уравновешено все — теплая женская плоть сопоставлена с шелком и мехом одежды, неуверенная человеческая рука с холодной точностью металла. 

Вермеера удивительно реальный, но это реальность высшего порядка по сравнению с мимолетной повседневной реальностью.

Не просто город

   Французский писатель Марсель Пруст, выстроивший целую литературную эпопею на живых незабываемых воспоминаниях, считал «Вид Делфта» величайшим на свете шедевром. С одной стороны, ничем не примечательная картина — топографическое изображение голландского города. Вермеер ничего не выдумывает, просто фиксирует, но, оттолкнувшись от голого факта, без всяких ухищрений превращает город с окрестностями в нечто большее.
Сияющий за рекой город — одновременно и Делфт, и небесный Иерусалим, обитель мира и покоя. Он поразительно разнообразен, но без экстравагантности, просто в солнечном свете и мягких тенях рядом высятся башни храмов и крыши домов, в высоком небе тают дождевые тучи, пятна синевы растут на глазах. Мы вместе с крошечными живыми фигурками на ближнем берегу еще не попали в священный город, лишь стремимся туда, но с великой надеждой, — у берега ждут лодки, ничто нам не препятствует. Обыденная сцена становится пронзительным напоминанием о Рае.
   Даже изображая кухарку, Вермеер заливает кухню тихим сияющим светом. Она просто льет молоко, застыв в светлом покое, в остановившемся времени, всем своим обликом источая душевную святость. Простая желтая кофта и синий рабочий фартук, сами по себе некрасивые, таинственно наполняются собственным светом. Женщина с широким некрасивым крестьянским лицом полностью сосредоточена на своем деле, как и писавший ее Вермеер. Все его произведения сразу понятны, и тем удивительней, что этого великого мастера надолго постигло забвение.

Дерзкий Хальс

Франс Хальс (ок. 1582/83—1666) тоже оказался забытым, но он совсем не похож на Вермеера. Трудно, к примеру, не посочувствовать преуспевающему семейству Койманса, глядя на грубое чувственное лицо шикарного Виллема Койманса, написанного быстрой россыпью красок с заметными мазками кисти на холщовом сборчатом рукаве. Впрочем, самому Виллему портрет наверняка нравился — обычно заказчики были довольны работами Хальса. Биллем здесь бесшабашно отважен и великолепен — сам черт ему не брат; каждому юноше лестна такая оценка. Хальс, в отличие от Рембрандта, не заглядывает в глубины души и не изображает людей в благородном свете Вермеера. Этот мастер славится в первую очередь, циклом портретов, начиная со знаменитого «Смеющегося кавалера» и заканчивая созданными в 1620—25 гг. эскизными изображениями представителей низшего класса, цыганок и пьяниц, с бесконечно разнообразными улыбками, усмешками и ухмылками. Когда Хальс был еще ребенком, семья его перебралась во Фландрию из Антверпена, обосновавшись в Гарлеме на протестантском севере. Страшно подумать, что он написал бы на католическом юге, имея возможность экстравагантного решения не только портретов.

Хальс с дерзкой беспечностью пишет то, что видит, балансируя на грани, редко срываясь и поражая своей выразительностью. Как выразился один американский генерал, он «минимальными усилиями достигает максимального результата». Многие работы Хальса привлекают игрой света, легкостью и виртуозностью, но в несчастливые поздние годы его живопись становится более серьезной, достигая подлинного величия. «Групповой портрет регентш Гарлемского приюта для престарелых», написанный художником незадолго до собственной смерти в приюте, — очень серьезное произведение. Забыв о своем темпераменте, толкавшем его к буйной дерзости, он изобразил не просто усталых старух, а реальных женщин, во всей их индивидуальности; разных по характеру, но преданных общему делу.

Дворовые сцены

В новом протестантском обществе Соединенных провинции все популярнее становились домашние сценки, заменившие традиционные религиозные сюжеты. Питер де Хох создал новый живописный жанр — дворовые сцены. Он часто специально выстраивает композицию с множеством открытых дверей, создавая сложнейшую перспективу. Некоторые художники предпочитали писать старые дома, доживающие последние дни перед сносом.
 

Голландская жанровая живопись

Работы Питера де Хоха (1629-84) позволяют понять величие Вермеера. В них есть все, кроме чуда, которого не допускает конкретная достоверность, подобная той, что свойственна Франсу Хальсу. Безусловно, обыденность придает картинам де Хоха немалое очарование, которое тает только при сравнении с его величайшими современниками. В «Голландском дворике» запечатлен дивный миг, словно на моментальном снимке. Все настолько реально, что кажется, будто девочка вот-вот войдет в открытую дверь, и мы последуем за ней. Вся повседневная, спокойно протекающая жизнь - неторопливый ход времени, погода, работа, игра - как будто на миг замерла.

Ощущением остановленного момента, когда время готово вновь тронуться, привлекает и картина Яна Стена «Игра в кегли». Многие его картины, изображающие радостно пирующих простых крестьян, преисполнены грубой жизненной силы, но, глядя на прекрасное полотно «Игра в кегли», мы приобщаемся к дивному тихому вечеру в начале лета. Негромкой радостью пронизаны и произведения Альберта Кейпа (1620-91), например, коровы в истинном земном раю, благословенно залитые золотым небесным светом. Стадо мирно стоит в неподвижной воде; мимо в потоке света медленно скользят лодки.

 Кругом царит полная безмятежность. Казалось бы, с удовольствием греющиеся на солнце коровы не предмет высокого искусства, но в этом вся прелесть барокко, щедро открывающего красоту обыкновенных, привычных вещей и явлений.
Земля, море, ровные поля становятся столь же прекрасными, как романтические горы у более поздних и ранних художников.

Якоб ван Рейсдаль (1628/9—82) пишет в «Лесном пейзаже» густую купу деревьев и бурную реку, могучую горизонталь мертвого ствола, сломанные ветки, вывернутые корни, небо, где сгущаются тучи, разбегающихся перед дождем людей и, не читая морали, без всяких наглядных подсказок создает образ суетливой, трудной и беззащитной человеческой жизни. Его пейзажи наиболее весомые по сравнению с другими голландцами, почти трагические, но никогда не лишенные надежды. Столь же замечательны и речные пейзажи его дяди, Соломона Рейсдаля (ок. 1600-70).
Питер Санредам (1597-1665) сосредоточился на другом аспекте повседневной жизни, изображая обширные и величественные церковные интерьеры, например, Гроте-кирхи в Гарлеме. Свет играет на безмолвных архитектурных формах почти с вермееровской глубиной. Легко пуститься в рассуждения о «внутреннем» смысле интерьера, однако напомним, что специализировавшийся на церковных интерьерах Санредам умудрялся придавать столь же глубокую значительность и внешнему виду храмов.

Любовь голландцев ко всему, что их окружает, отличается жадностью, даже ненасытностью. При всей своей терпимости кальвинизм считал неприемлемой религиозную живопись, и заметно, как заменившие их мировоззренческие идеи постепенно наполняют пейзаж, натюрморт, портрет. Существовал еще так называемый «исторический» живописный жанр, но самыми популярными оставались повествовательные работы Герарда Доу (1613—75).

Доу писал небольшие, тщательно завершенные, технически совершенные картины. Хотя он славится главным образом техникой, его лучшие произведения, безусловно, соответствуют высокой репутации этого мастера. Драгоценные маленькие полотна до сих пор привлекают и радуют, может быть, просто контрастом между крошечными размерами и проницательным взглядом художника.
    Доу учился у Рембрандта, но не обладал его одухотворенностью. Перегруженная деталями, хотя блистательно написанная пещера отшельника демонстрирует техническое мастерство Доу без духовной напряженности Рембрандта. Картины этого художника по преимуществу жанровые. Предметы, изображенные в картине, символичны, но при этом совершенно достоверны, как и образ самого отшельника.
Вильгельм III Оранский
   Штатгальтер (правитель) Соединенных провинций Вильгельм III Оранский (1650-1702) не отдал свою страну под власть Людовика XIV во время франко-голландских войн 1672—79 гг. Во время революции 1672 г. он победил врагов и стал штатгальтером. Когда в Англии в 1688 г. произошла «славная революция», виги и тори призвали Вильгельма III Оранского с женой Марией (дочерью английского короля Якова II) в страну и возвели на трон, провозгласив его королем Британии и Ирландии. Путешествия по Европе
Любимым развлечением богатой молодежи в XVII-XVIII вв. были путешествия. Молодые аристократы ездили по Европе, завершая тур в Италии. Карикатура XVIII в. изображает отца, ужаснувшегося при виде вернувшегося из чужих стран сына, наряженного по последней моде.

Источник: Протестантская Голландия