Тринадцать месяцев

О фильме рассказывает режиссер, продюсер и сценарист фильма Илья Ноябрев.

- Вы снимали «13 месяцев» как прокатный или телевизионный фильм?

Прокатный. В оригинале он назывался «Хроники утопленника».

- А что вызвало смену названия?

Это знаете ли "добрые" советы прокатчика.

- А вы работали с прокатчиком с самого начала?

Нет, нет, для нас это был первый опыт прокатного кино. С телеканалами более понятно – у нас там старые связи и как-то все более определено. А с прокатом это все новое. Мы ездили на кинорынок в Москву когда у нас еще даже роликов не было, так, материалы согнали на диск… Вроде одни прокатчики заинтересовались нашим кино, но у них же там условия просто, как это…грабіжницькі….Поэтому мы как-то медлили, крутились… И у нас все получилось наоборот – мы не были еще в эфире, но уже договорились с телеканалами, договорились по поводу DVD, а потом уже стали договариваться о прокате.

- Вопрос, наверное, туповатый, но, поскольку мы ничего, кроме трейлера не видели, то не могли бы вы рассказать немного о фильме?

Могу, могу… Но вот опять-таки…Я никогда не занимаюсь жанровыми определениями. Жанровое определение нужно, скорее, режиссеру, для того чтобы ему было легче работать с актерами, правильнее определять задачи… Все-таки жанр диктует свои какие-то приемы, свои знаки, свои характеристики…Поэтому ты себе внутренне говоришь, что ты делаешь, хотя больше это все-таки на уровне эмоций… Ты внутренне определяешь, что это, например, трагикомедия, и ты это делаешь, а потом, когда начинается прокат появляется очень жесткое требование определить жанр, ведь нужно что-то писать на плакатах, на бигбордах…Зрителя нужно сориентировать точно, правильно, и поэтому был найден этот термин – криминальная драма.

Это драматическое произведение потому что…потому что есть жертвы… можно так сказать. А можно сказать, что оно не более драматично, чем вся наша жизнь, и не более комедийна, чем вся наша жизнь. Это жизнь со всеми ее прелестями, это история мужчины, которому где-то от 38 лет…в районе 40-ка, и который, как все мужчины, начинает что-то переоценивать, вернее, понимать, что он не там жил, не то делал, не тем занимался, не на той улице…Замечательные слова Егора Булычева, у Горького, что я всю жизнь прожил не на той улице. Поэтому вроде бы ничего нового здесь нет…

Новое, возможно, заключалось в попытке соединить…Есть там определенный мистический налет, которым мы пытались не злоупотреблять: человек начинает читать книгу, которая случайно попадает ему в руки («Живой труп» Толстого)…Вот он – человек, который не сильно удосуживал себя чтением – начинает ее читать и понимает, что она о нем, что все эпизоды его жизни совпадают с ней, а дальше с ним происходит как с гаданием цыганок: если один раз она тебе скажет, что у вас сейчас не все в порядке в жизни, а виной тому брюнет с карими глазами, и это, не дай Бог, наложится на правду, то дальше вы будете ей доверять.

То же самое произошло вот с этим человеком: он начал читать книгу и понял что все повторяется, и тогда в воспаленном его мозгу родилась мысль, что если писатель 150 лет тому назад написал обо мне книгу, то это некая мужская библия, все это типично, а раз типично, то изменить ничего нельзя. И он как бы попадает в течение и уже почти склонен к тому, что надо сложить руки и…Но будучи человеком живым, волевым, а потом выяснится, что у него друг такой (его Гришковец играет), он начинает пытаться все переиграть – и тут начинается вторая часть фильма. Он начинает пытаться переиграть финал, но у него не получается…Там есть некоторый детективный обман в конце, но в принципе, в принципе…от судьбы уже не уйдешь.

- А откуда это желание снимать кино? Вы ведь были достаточно успешным шоуменом.

Понимаете ли в чем дело – биографию ведь не будешь каждый раз пересказывать, но у меня первое образование – живопись, потом – актерское, потом – режиссерское. Потом я уходил в бизнес, занимался совершенно отвлеченными вещами, потом вернулся, а потом и телевидение началось. А мне кажется, что режиссура кино – я почти в этом убежден – это не умение снимать клипы и делать картинку, кинокартинку, это другой вид искусства: кино это сплетение драматургии и изобразительной части, это, конечно же, звук, это партитура целая звуков и музыки…И я очень благодарен молодому московскому композитору Максиму Головину, который написал просто блистательную музыку к фильму…И может быть раньше я не стал бы этим заниматься, потому что не был готов по многим параметрам. А сейчас это еще одна моя ипостась. Я, кстати, и не писал раньше, не хватало усидчивости: даже если мысли какие-то и появлялись, то я считал, что рассказать и быстрее, и эффективнее. А сейчас писание для меня самое милое занятие, ведь как сказал один из братьев Вайнбергов: «У меня была перспектива стать хорошим следователем, а тут сидишь в одних трусах у компьютера и создаешь миры, причем – какие хочешь». Но кино ведь нельзя делать в стол, в отличие от литературы…

- То есть в какой-то момент у вас сложились такие внутренние обстоятельства, что вы решили заняться написанием сценариев?

Все гораздо проще. Я написал первый сценарий, первую повесть абсолютно случайно, почти что на спор. И я сел начал писать «Хроники утопленника». И потом мне стыдно было его кому-либо показывать – эдакий синдром гадкого утенка. А потом его прочитал один мой товарищ и сказал, что мол надо снимать. У меня есть режиссерское театральное образование и, хотя кино это несколько другая вещь, с моим 12-летним опытом на телевидении я получил знание этих технологий. Хотя и ту есть разница: если на телевидении мы говорим, что, помимо основного «мяса», нам надо снять перебивки, то в кино перебивок не бывает, тут бывают детали. Этому надо учится. И знаете – я человек самокритичный и съемки этого первого фильма стали для меня школой. Я сказал себе, что, помимо всех тех образований, я должен закончить ВГИК – и вот на протяжении года, ушедшего на этот фильм, я проходил все стадии.

- Оператор у вас кто?

Юрий Миталёв. Он уже работал в кино, но все же были определенные сложности. Дело в том, что «Тринадцать месяцев» - на 90% интерьерное кино, а, как ни парадоксально, его снимать сложнее, потому что не за что спрятаться. Интерьерное кино ближе к театру: в нем если что-то происходить, то уже происходит, действие нечем перебить – там нет голубей на площадях, дождь не идет… Поэтому тут и оператору тяжело, и художнику-постановщику…

- А съемки полностью проходили в Киеве?

Да, «Тринадцать месяцев» по фундаменту – это наш, украинский фильм, потому что никаких вмешательств извне не было: деньги наши украинские, база наша украинская, вся группа была наша украинская, за исключением Максима Головина. И то мы взяли его не потому, что он из Москвы, а потому, что предложенное им оказалось наиболее близким к тому, что было нужно нам. И актеры тоже подбирались не по современным требованиям, которые гласят, что нужны 3 медийных лица из Москвы, 2 – из Петербурга, и остальные – наши, на гарнир. У нас все как раз было наоборот.  Да, московские актеры острее реагируют профессионально, но в ходе кастингов мы убедились, что у нас масса отличных нераскрытых артистов. Но это, возможно, вопрос востребованности.

- Вот, к примеру, Гошу Куценко – во скольких фильмах он снимается в год.

Гоша, кстати, в случае с нашим фильмом – совершенно не показатель. Я точно говорю, что Гошу таким, как у нас, еще никто из зрителей не видел. Это не значит, что это будет какое-то открытие, но Гоши, попадающего в разные ситуации, нервничающего, плачущего, думающего еще на экране не было. И вообще он попал в фильм случайно. На роли были назначены совершенно другие актеры. На роль, которую сыграл Гоша, был утвержден Лавроненко (Константин Лавроненко – обладатель приза лучшему актеру 60-го Каннского фестиваля за роль в фильме Андрея Звягинцева «Изгнание»), на роль, которую сыграла Маша Миронова была утверждена Оксана Фандера, а единственный человек, который был сразу на своем месте – это Гришковец, в принципе на него и писался образ. И я понимал, что с Лавроненко фильм стал бы эдакой драматической драмой. И он был бы самым простым решением, все пошло бы по накату…

И тут я в «Ночном полете» увидел Гошу и понял, что он – тот самый безумный человек, который не знает, что произойдет в следующую минуту, абсолютно импульсивный – он меня этим просто сразил. И в нашем кино он ничего не играл, это был он, Гоша, в предлагаемых обстоятельствах. А вот другие у других актеров были маленькие актерские подвиги. Например – реанимация Шевелькова, который 12 лет не снимался после «Гардемаринов». И самые большие комплименты Маше Мироновой – я считаю, что она великая актриса, может быть, ком ее славы еще не набрал таких оборотов, но актриса она просто замечательная, глубочайшая и тонкая. А про мастеров – Немоляеву, Лазарева – и говорить нечего. КИНО-ТЕАТР

Источник: КИНО-ТЕАТР