Откровение: обратная сторона диалога

Почему я копирайтер?

Вот я думаю. Вот мои мысли, смотри,- я бережно держу их в сухом костлявом кулаке-черепе, как пригоршню спелых рубиновых ягод, как золотые дукаты, как нежные парашютики одуванчика, боясь раздавить, сломать, нарушить их хрупкое великолепие...

Я так хочу подарить их ангелу - маленькой девочке с чистыми синими глазами, с тугими смешными косичками, в нелепом коротеньком платьице.

Её сандалии в пыли, на её коленках ссадины: та, что на левой - маленькая потрескавшаяся корочка в едва заметных разводах зелёнки; а на правой - совсем свежая, поблёскивает на солнце ярким кровавым оком сквозь прореху лопнувшей бархатной кожи.

В жаркие пыльные дни раны быстро сворачиваются, даже быстрее, чем вянут сорванные цветы.

У ромашек, что судорожно сжимают крохотные детские пальчики, лишь слегка пожухли лепестки, и, может, ещё стебли стали чуть вялыми и чахлыми, раздарив свою влагу жаждущему раскалённому воздуху, кишащему мошкарой квантов с далёкой жёлтой звезды, пронизанному многим множеством недоступных взору огненных стрел, запущенных свирепым и всесильным, но добродетельным и созидающим светилом.

В окне я видел Бога. Как ни оборачивался, он смотрел на меня глазами любящей матери, обращёнными на провинившегося малыша. Его взгляд, как тёплые ладони, можно осязать его, потереться щекой, опустить веки и прокатиться на карусели лёгкого головокружения.

Ночное небо там, снаружи, и электрическое освещение внутри. Бог отражается в зеркальной глади стекла. Он - лишь отражение образа на стене в углу, визуальный эффект повторения маленькой картинки в деревянной раме, типографской копии, одной из тысяч таких же копий, репродукции с неизвестной мне, но, в общем, знаменитой иконы работы давно умершего мастера. Теперь я могу видеть Бога в окне (где, интересно, видел Его художник?), если не погаснет свет, пока не кончилась ночь.

Из-за огромной температуры накаливания вольфрам испаряется. Межатомные связи слабеют и крупицы металла отрываются микроскопическими кометами от миллиардов тысяч таких же крупиц, и угасают в вакууме стеклянной колбы. Если смотреть на нить через тёмное стекло, можно определить в каком месте она перегорит - здесь сияние самое яркое. Это - сердце Данко. Когда оно прогорает до конца, всё погружается во мрак, и Бог не смотрит из окна, и лишь ночные деревья там - снаружи - машут корявыми ветвями, указывая ветру дорогу. Удел уцелевших, не поспешивших сверкнуть молекул спирали - доживать свой век в мусорных контейнерах и на свалках. Совсем как люди...

Миллиарды людей. Миллиарды копий Бога, закрученные в спирали повседневности. В темноте я не вижу Его отражения, но могу прикоснуться к Нему, дотронувшись до Себя.

Провожу ладонью по лицу. Я - образ Бога. Я должен успеть, должен взорваться яркой вспышкой, блестнуть, пока ещё чувствую напряжение. Не хочу в мусорный контейнер. На свалку. Плевать, если, вырвавшись, разомкну цепь. Я не могу быть просто проводником электрического тока. Я - копия Бога. Я - сердце Данко. Нельзя забывать об этом.

Не стоит думать о чём-то другом. Необходимо сосредоточиться, собраться с силами. Нужно отдать все мысли девочке-ангелу, - пока не растерял их, - их слишком много, некоторые уже упали и рассыпались и потерялись в пыли. Освободиться. Сжаться пружиной и вырваться метеором, мазками бликов искрящегося зарева рисуя Бога на оконном стекле.

Всадник появляется из-за горизонта. Пока он всего лишь маленькая точка между небом и землёй, зыбкий мираж в раскалённном и искажённом от жары воздухе, колышещееся кажущееся марево на границе двух миров. В каком из пространств несётся он стремглав, кому принадлежит - царству Ползающих или царству Парящих?

Неведомый конный пришелец, он неотвратимо мчится на меня, превращаяясь из точки в фигурку, затем в фигуру, обретая чёткую форму, очертания и цвет, добавляя новые подробности в собственный облик; его мощный конь проносится над ромашковым полем, будто крылатая баллистическая ракета, копытами взрывая в тверди и вздымая в небеса пылевые вихри, смертоносные смерчи, torcido tornado.

И громадная песчанная туча обволакивает меня, принимаяя в свои объятья, жаля тело уколами мириады мельчайших кварцевых осколков, сделав слепым, глухим, немым и немощным, комьями забивая ноздри, уши, морщины, оседая на коже, в волосах, бровях, ресницах. Лишь спустя минуты я смог разлепить обожжёные сухие веки и наблюдать, как причудлив последний танец кружащих в падении ромашковых лепестков, цветочных лохмотьев, вырванных неистовым животным, погубленные его бегом. Казалось, похожи они на перья побеждённой птицы, преломляемые градинами слёз, хлынувших из развёрзтых глаз.

И я взглянул, и вот, конь золотой, и на нём всадник, которому имя случай, держащий на руках своих ангела.

И он умчался прочь, словно растворился в знойной атмосфере, в густом и вязком испарении изнывающей от жары планеты. "Жара - это сфера, где львы обрывают плоть зебры до самого сердца, сердце всё ещё бьётся, но болевой шок не даёт пожираемой жертве почувствовать, что её пожирают". Эта мысль даёт достаточно точное и наиболее полное представление о сложившейся ситуации; жаль, что принадлежит она не мне. Так сказал один парень, по имени Ричард Хелл. А что со мной?!

Мои мысли - галлюцинаторный бред. Как смог обмануться я первым взглядом, как не рассмотрел, одурманенный жгучим ядом самовлюблённости, истинной сути того, что сам же так тщательно, но тщетно, скрывал под личиной драгоценных жемчужин?

Омытые слезами зеницы с ужасом взирают сквозь пелену заблуждения на окровавленные сгустки тухлого мяса степной падали в распахнутой ладони. Кривое зеркало покрывается трещинами и с перезвоном осыпается, разлетается стеклянными брызгами. О, если бы я узрел лишь слабое мерцание ополоумевших нейронных импульсов, лишь грязноватые осадки бесконтрольных химических реакций!

Корчась от боли, вырываю из головы ошмётки изъеденного червями опарыша, бросаю оземь, топчу ногами. Эфир наполняется зловониями, пальцы перепачканы гнилостной липкой жижей. Таково очишение. Безрассудство, как путь к освобождению. Баласт сброшен, результат очевиден - долгожданная пустота, пьянящая лёгкость, первобытная гармония. Мне не ведом страх, я - решительность и спокойствие.

Я - облик Бога. Внешняя оболочка. Голая правда. Полая коробочка для детских секретиков. Маленький парус, невесомый осиновый лист, трепещущий на ветру. Порывы всё сильнее, потоки воздуха безжалостно хлещут по бокам, по спине. И вот я лечу!

Я отрываюсь от ветки. Выпадаю из общей цепи, ломая некогда стройную структуру. Мысленно - обратный отсчёт, и я взрываюсь, ярким снопом огненных искр на миг разгоняя сырую ночную мглу, её влажную прохладную слизь. В это прекрасное, бесконечно долгое мгновение я вижу Его за оконным стеклом. На стене, в углу, в комнате, где спит ангел. Мы так похожи: я и Бог.

Я - Его клон.

 

© Трунов Вячеслав propagandista.ru 2005 СПб

Источник: копирайтер фрилансер и пропагандист