Исчезновение биологических видов

Сейчас скорость исчезновения видов в природе в 1000 раз превышает естественную.

Татьяна Федяева: Добрый день. Сегодня у нас в гостях кандидат биологических наук, руководитель секции по сохранению генетических ресурсов Международного фонда культуры мира Александр Сергеевич Баранов.

Александр Баранов: Добрый день.

Татьяна Федяева: Александр Сергеевич, сейчас скорость исчезновения биологических видов огромная. Я думаю, что многие наши читатели, особенно среднего и пожилого возраста, не могут не заметить, сколько было птиц: и синички, и снегири. Огромное количество птиц. А сейчас, в лучшем случае, можно увидеть воробья, голубя или ворону. Это только один пример.

Александр Баранов: Вообще катастрофа довольно-таки значительная для всего человечества, для биосферы Земли, потому что сейчас скорость исчезновения видов в природе в 1000 раз превышает естественную. Если бы была естественная убыль в процессе эволюции, то её значение было бы в 1000 раз ниже нынешних показателей. Надо сказать, что это биоразнообразие очень важно для нас, потому что 90% того, что мы потребляем в пищу, для одежды, топлива, лекарственных препаратов – удовлетворяются при помощи именно даров природы, которые составляют биологическое разнообразие. У каждого народа, каждой нации, каждой расы есть свой набор: и продовольственный, и лекарственный, и прочее, прочее.

Татьяна Федяева: Чем шире этот набор, тем нация более устойчива. Так это или нет?

Александр Баранов: Да. Вы абсолютно правильно говорите. Более того, в природе, в экологических системах, чем выше биологическое разнообразие, тем система более устойчива. Есть в популяционной генетике термин «генетическое разнообразие» - чем разнообразнее всё это представлено на популяционном уровне, чем мы разнообразнее, тем эта система устойчивее.

Татьяна Федяева: Т.е. табуретка на одной ножке стоять не будет?!

Александр Баранов: Да. Прекрасная аналогия. Сейчас мы не задумываемся, в силу того, что всё время куда-то спешим, что более 3 миллиардов человек полностью зависят от биологического разнообразия океанов, морей, рек – это питание. 1.6 миллиарда людей полностью зависят от леса и от даров леса, которые они нам дают. В нашей стране было много лесов в своё время, сейчас сократилось, и мы всегда питались: грибами, дичью, ягодами. И всё это формировало наш облик, наш внутренний мир, я имею ввиду биохимию нашу, потому что мы приспосабливались принимать это всё. И без этого жить нам нельзя.

Татьяна Федяева: Едят, предположим, в Америке только фаст-фуд . Они что, менее устойчивы?

Александр Баранов: Здоровье-то не купишь. А фаст-фуд как раз разрушает биохимию этих людей, происходят изменения. Нельзя быть здоровым в больной среде, т.е. в той среде, в которой мы живём. Мы зависим от воздуха и воды. И нельзя быть здоровым, питаясь нездоровой пищей. Мы же сейчас питаемся химической пищей, в основном суррогатами, которые нам преподносят. И эти транснациональные компании уходят от того традиционного разнообразия, которое присутствует, например, в сельхоз организмах. Всё ведут к монопородам, монокультурам, для того, что бы проще, быстрее, технологичнее выращивать.

Татьяна Федяева: Александр Сергеевич, я с вами не соглашусь. Я недавно пришла на ВВЦ, там была сельскохозяйственная выставка, приуроченная к весенне-полевым работам. Сад, ландшафт, огород, и т.д. Огромное разнообразие растений. Чего только нет: и лианы какие-то, и картофеля 100 видов. Глаза разбегаются. А вы говорите, что мы едим только унифицированную пищу.

Александр Баранов: Всё это хорошо, но это не наше разнообразие, не отечественное. Тут надо разделять: то, что выросло на нашей земле, эволюционно росло здесь всегда, что мы привыкли употреблять, и то, что принесено. Сейчас экзотических овощей и фруктов на наших прилавках гораздо больше, чем отечественной продукции. Например, дети, когда им показываешь репу – они не знают, что это такое. Зато знают, что такое ананас, банан, киви. Они это знают. Они не знают наши продукты.

Татьяна Федяева: Александр Сергеевич, картошка тоже когда-то была чужим продуктом. Так?

Александр Баранов: Правильно, была. Её завезли при Петре I, высевали на Аптекарском острове в Санкт-Петербурге. И привезли её как культуру цветочную, потому что цветочки очень нравились. А потом уже начали есть клубни. Да, мы приспособились есть картофель. Считается у нас вторым хлебом. Центр происхождения картофеля – Южная Америка. И там действительно большое разнообразие: и черная картошка, и красная картошка, и белая картошка – какой там только нет. Но это чуждый нам продукт, это не продукт нашего стола. Но мы к нему за 300 с лишним лет постепенно, постепенно привыкли. Хотя, честно вам скажу, что сейчас наших сортов на прилавках очень мало. В основном это импортные канадские, американские сорта, выведенные не для хранения, а для быстрой переработки – замороженный картофель фри и чипсы. Это сорта не нашей селекции. Есть сорта нашей селекции и, действительно, они очень хороши. Там и синеглазка, и луговая – всех перечислять не буду. Замечательные сорта, с хорошими вкусовыми качествами. Но это уже, за многие сотни лет, наша селекция. И мы этот картофель, если можно так сказать, приспосабливаем под себя. Понимаете, ведь эти растения берут то, что находится в нашей почве, отечественной. Эти микроэлементы и в нас. Поэтому у нас такая совместимость. А на самом деле, вы абсолютно правы, что у нас вроде разнообразие существует и имеет место быть, но оно катастрофически падает. Я должен сказать, к сожалению это официальные цифры, в прошлом году была большая конференция, её проводило ООН, там было сказано, что исчезновение видов в дикой природе очень высокое,  оно превышает в 1000 раз естественное исчезновение. Но исчезновение сортов и пород культурных растений, которые мы с вами культивируем, превосходит эти темпы. Каждые 6 часов на Земле исчезает один сорт растений. С начала прошлого века Америка потеряла все овощные и прочие культуры , перейдя  к моно культурам. Из 7000 тысяч сортов яблок на сегодняшний день осталось только 900. Мы теряем генетическое разнообразие.

Татьяна Федяева: Почему это происходит?

Александр Баранов: К сожалению, промышленные масштабы производства продуктов питания диктуют наши вкусовые пристрастия. Те фирмы, которые производят, они выращивают определённые сорта, которые хорошо хранятся, быстро созревают. Из 2600 сортов груш осталось только 330 и меня это печалит. В прошлом году я был на всемирном форуме в Италии, он проходит раз в два года, называется «Мать-Земля», куда съезжаются фермеры, производители продуктов питания, и там я видел, сколько существует перцев, сколько груш. Такое шикарное разнообразие.

Татьяна Федяева: А вы говорите мало осталось.

Александр Баранов: Так это в мире, а я говорю о нашей России – матушке. В России уже потеряно 50% местных пород основных сельхоз видов. Это птица, овцы, козы и прочее. В ближайшие 10 лет по расчётам специалистов - генетиков, под вопросом своего существования находятся 20% пород свиней, коз и крупного рогатого скота российской селекции

Татьяна Федяева: Как вы относитесь к тому, что привозят крупный рогатый скот, говорят, что замечательные коровы, такие красивые, дают много молока. Что в этом плохого?

Александр Баранов: Во всём мире уже исчезла треть пород крупного рогатого скота, и мы с вами никогда их больше не увидим. А как я отношусь к завозу? Двояко. С одной стороны я выступаю за тех бурёнок, которые нашей отечественной селекции, потому, что в течение сотен тысяч лет эти коровки приспосабливались к нашим условиям - на севере это «холмогорочка», в центральной части это «ярославка», «костромичка». Был у нас заводчик Иванов Иван Иванович, он написал несколько книг по поводу наших пород и завозных. И он сказал, что выгоднее держать две «холмогорки», чем одну «сементалку». Потому что наши приспособлены к условиям: холоду, бескормице т. к. у нас всегда были проблемы с кормами и при царе-батюшке и при Советской власти и сейчас. Молоко у неё другое, более концентрированное и сочетание белков, углеводов и жирности в нем более правильное, чем у голландских пород, которых к нам всё время завозят. У них молоко совсем другое - голубая водичка. Они погнались в своей селекции за объёмом и нарушали все полезные свойства молока.

Татьяна Федяева: Что мы можем сделать, чтобы сохранить это биологическое разнообразие? Мы все уже заметили, что пчёл стало меньше.

Александр Баранов: К сожалению, мы теряем определённый вид пчёл, без которых мы жить не можем. Они являются основным опылителем наших культур. В садах пчела основной опылитель, выставляли улей, и пчела всё опыляла. Началось всё это в Америке. Произошёл резкий падёж  маточного стада этих пчёл. На 50%, а в некоторых штатах и на 70%. Одни считают, что из-за очень интенсивного сельского хозяйства, т.е. использования пестицидов, гербицидов и т. д., другие считают, что из-за внесения новых биотехнологий, а именно из-за внесения генетически модифицированных организмов. Есть наблюдения в других странах, где тоже есть падёж пчёл там, где происходит выращивание генномодифицированых растений. Мои коллеги из Азербайджана тоже говорили об этом. Сейчас началось это в Европе. Я думаю, что скоро дойдёт и до нас. Надо быть очень внимательными. Эйнштейн говорил, что если пчёл не будет, то человечеству останется жить  четыре года. Это его предсказание. Расчёты учёных показывают, что это так. У нас кормовая база полностью измениться, измениться вообще ассортимент. Не будет основных источников витаминов.

Татьяна Федяева: Александр Сергеевич, что мы - народ можем сделать?

Александр Баранов: Мы можем поддерживать наши отечественные породы, но есть одна проблема. Мы, к сожалению, до конца не знаем, что же у нас есть?! Как в отношении растений, так и в отношении животных.

Татьяна Федяева: Потрясающе!!!

Александр Баранов: Когда мы с моим коллегой, доктором наук Столковским, в Минсельхозе говорим о том, что надо сохранять виды нас не слышат.

Татьяна Федяева: А что они могут сделать?

Александр Баранов: Прежде всего, они могут подготовить закон о генетических ресурсах, которого у нас нет. Это раз. Потом можно переориентировать нашу пищевую промышленность на производство продуктов питания из наших пород гусей, кур, уток, свиней, коров и т.д. Ведь русский народ-гурман. Он всегда выводил породы с очень высокими вкусовыми качествами. К сожалению, в Минсельхозе нам отвечают, что им без разницы, каким мясом кормить народ. В 2017 году будет уже 100 лет, как нас пытаются «накормить». У нас деньги вылетают в трубу по одной простой причине. Мы закупаем импортный скот для того, чтобы у нас было больше молока, больше мяса, но этот скот не приспособлен к нашим экологическим  условиям, нашей технологической базе, к нашим кормам. И по данным ветеринаров в первый же год гибнет 67% этого закупленного скота. Это официальные цифры. Деньги на ветер! А наши коровы живут!  В Якутии  минус 60, привезите туда   «голландку», у неё же вымя отмёрзнет, копыта, хвост и рога отвалятся, а наша порода живёт. И таких примеров тысяча. Сейчас с гусями проблема. Раньше в России было гусеводство очень развито. Мы «гоняли» гусей в глиняных башмачках из России в Европу. Мы поставляли пух, перья.

Татьяна Федяева: Во время войны в Ленинграде была сохранена коллекция семян. Люди погибали, но сохраняли, зная, что они сохраняют биологическое разнообразие сортов, которые собирал Вавилов. Сейчас не война, но стремительно уничтожается это всё.

Александр Баранов: Люди, которые принимают решения и руководят этой отраслью, они не профессионалы! Они не биологи, не сельхозники. Та же Скрынник – наш министр сельского хозяйства, она по образованию медик. Тот же Гордеев, он же железнодорожник. Может быть, он хорошо наладил перевозки, хранение. Но не разбирается он в этом. Есть замечательные люди в министерстве, профессионалы. Но побороть это они не могут. Там философия – накормить народ.

Татьяна Федяева: Мы что-то можем сделать или нет?

Александр Баранов: Смотрите, мы с вами не потребители – мы жители. И нам не безразлично. Мы приходим на рынок, в магазин. Чьи семена мы там видим? Каких селекций? Зарубежных! А наши селекционеры - семеноводческие совхозы, сидят в глубокой пропасти. Ни субсидий, ничего. Это люди, которые сохранили в чистоте наши породы. Где неженские огурчики? Их нет, сорта как такового нет. Где знаменитый астраханский арбуз? Его нет! Это название привезли из Астрахани. Но как сорта его нет. Его потеряли по одной простой причине: промышленник экономил, он не покупал семена, хотя их нужно профессионально отбирать. Перезрел арбуз – мы его разобьём, возьмем семена, посеем. И сорт потеряли. Понимаете, глубинка у нас золотая, у нас люд в глубинке золотой. Это не мегаполис, это не большие города. Недавно опубликовали цифры – у нас 26% населения, проживающих на селе, кормят все остальные 74%, проживающих в городах.

Татьяна Федяева: Александр Сергеевич, я не согласна. Зайдите в магазин и увидите, что 70% продукции импортного производства.

Александр Баранов: Это в крупных городах. Я не беру маленькие городки. К сожалению, это наше бытие.

Татьяна Федяева: Как помочь?

Александр Баранов: Я не знаю, как помочь, честно говоря. Потому что те, кто имеет 6 соток, выращивают продукцию для себя. Я их абсолютно понимаю. Они приезжают отдохнуть, покопаться в земле. Ко мне приезжал японец, который писал книгу о русских дачах. Существует несколько русскоязычных слов, которые имеют международное хождение: спутник, большой и дача. Японец приехал специально, что бы понять всю глубину этой проблемы. И он сказал, что тому человеку, кто придумал давать людям эти 6 соток, надо ставить памятник. Потому что он решил очень важную проблему – если государство рушится, то люди выживут. Потому что они знают, как на земле работать.

Татьяна Федяева: Александр Сергеевич, процесс  сокращения разнообразия необратим? Как бы мы не старались, ничего невозможно сделать? Или всё-таки возможно?

Александр Баранов: Человечество сейчас находится в состоянии агонии. Т.е. вы видите, что нарастает число катастроф, будут меняться полюса, цунами будут всё чаше, волны всё выше. К сожалению, биоразнообразие будет падать. Остановить его, и это признало ООН, невозможно. Мы сами себе забыли постелить соломку и упали. И будем падать мы очень долго. Есть две точки зрения. Одни считают, что точку невозврата мы уже прошли, и дальше будет невыживание человека. Тем более, благодаря еде и окружающей среде, у нас воспроизводство падает, бесплодие растёт. В основном все грешат на женщин, а на самом деле всё связано с мужчинами. Потому что число активных сперматозоидов у мужчин падает и падает каждый год. Если в начале этого века у нас в одном эякуляте было порядка 40-50 миллионов сперматозоидов, то сейчас 30-40 миллионов. Точка невозврата, когда не происходит оплодотворение вообще – 20 миллионов. Нам осталось 10 миллионов потерять, и мы размножаться не будем. Вернее будем, только искусственным оплодотворением.

Татьяна Федяева: Некоторые нации сохранили. Возьмем Китай, Индию.

Александр Баранов: Есть, так называемые, популяционные национальные различия. Например, самое большое число сперматозоидов в эякуляте у финнов. Непонятно почему.

Татьяна Федяева: Т.е. что происходит с самой природой, то происходит и с человеком. Человек – часть природы.

Источник: http://narodinteres.ru/ischeznovenie-biologicheskix-vidov.html