Факел – птица вольная

Но тут, хлопая крылышками парт и раздвигая одеревеневший воздух, влетел кацо. Присценившись и бережно сняв фотографа с микрофона, он посадил того в зал. Затем задрал голову...

 

Добирались мы разным транспортом: автобусом, речным трамвайчиком, трубопроводом и жидким стульчиком.

 

Первым делом нас встретили, проводили и рассадили. Рассадившись, мы облокотились и стали ждать. Дождавшись, стали есть и запивать. Потом - выпивать и заедать.

 

Один сказал, что французы коньяк заедают кусочком шоколада, на который кладут кружочек лимона и еще какую-то гадость. Другой, прожевав печенюшку, сказал, что французы пьют только «Наполеон» и закусывают кошками. Третий сказал, что лягушками.

 

В общем, эти трое подрались.

 

Когда нас разняли, мы попросили одного закусить по-французски: за неимением шоколада всучили кусок сахара, посыпанный кофейным напитком «Утро», за неимением лимона - веточку укропа, а за неимением какой-то гадости - другую гадость.

 

Он глотнул стакан, сунул в рот руку с закуской и, захрустев кистью, отвернулся и надолго замолчал.

 

Тут вошел фотограф и спросил, - кто снимается? Снимались все.

 

Когда он наставил фоторужье на стол, одна девочка душераздирающе закричала: «Уберите эту гадость!!!». Все оглянулись на закусившего, но тот уже позировал. Девочка, не дождавшись уборщика, сама сорвала бутылку со стола и сунула под стол. «Зачем? Лучше поверните этикеткой к фотографу», - предложил один. «А вдруг снимки попадут в милицию или к моей маме?» - объяснила девочка.

 

Все содрогнулись.

 

Вспышка окатила комнату.

 

•-         Кар. - Сказало фоторужье.

 

Все расслабились.

 

«А что дальше...» - заскучали все, гоняя бутылку под столом.

 

«А теперь, - пожалела бутылку ведущая, - наши гости почитают нам свои стихи».

 

Население посмотрело на нас с надеждой и разразилось овацией.

 

«Ик», - сказал закусивший и, обхватив стойку, пополз к микрофону.

 

«Я п-прочтю вм ст... нст... наст... - закусивший напрягся и вывалил. - Нострадалиса».

 

Зал потеплел.

 

Но тут, хлопая крылышками парт и раздвигая одеревеневший воздух, влетел кацо. Присценившись и бережно сняв фотографа с микрофона, он посадил того в зал. Затем задрал голову. Свою. Крючок бороды подцепил тучку золотую, и она покатилась по галстуку. Кацо открыл рот, и борода легла на кадык.

 

•-                !!!!!!!! - зарычал он и, оглядев зал, продолжил, - !!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

 

Рев проломил гостевые трибуны и прокатился по руинам. Они, щетинясь арматурой, заполоскались трехцветными стягами.

 

Население раскачивалось в такт реву, и он плыл над планетой, над автобусами и трубопроводами, над верблюдами и радиоволнами, над обмороками и глаголами, над музыкальными «БТРами» и кудрявыми березками, над мясной радугой и житницами Родины.

 

Сверху, ласково колыхая бородой, улыбался бог. Но потом, приглядевшись, я увидел нити, тянущиеся к его пальцам, и понял - Карабас Барабас.

 

Сев в позу саксаула и зажав уши трехмерным пространством, я подумал: «Если девочку посадить под стул, а бутылку поставить на ее место, то эта картина войдет в избранные произведения Бетховена».