ПРЕЛЕСТЬ ПОЛЬКА- УТАЕННАЯ ЛЮБОВЬ ПОЭТА

Прелесть полька- утаенная любовь поэта

                              Статья вторая

Начало  

 

ПРЕЛЕСТЬ ПОЛЬКА- УТАЕННАЯ ЛЮБОВЬ 

                               ПОЭТА

   Потому  вернемся, к предмету наших расследований. Полагая, видимо, что при такой "завязке", читатель уже "на крючке" у повествователя, А.Лацис ведет нас дальше. Так каким же образом Пушкин стал прадедушкой революционера Троцкого- Бронштейна, который, ко всему прочему, оказывается, не еврей, хотя и с некоторой примесью "африканской крови". Факт первый: сам Лев Давидовия еще в 1918 году, когда к нему пришли делегаты от Бунда просить защиты для евреев от преследования большевиков, сказал им прямо, без обиняков: "скажите тем, кто вас послал, что я  не еврей". Так вот, это следует понимать буквально, а не как реакцию Троцкого- интернационалиста, для которого не существуют национальности. Факт этот обнаружил А.Лацис, а В.Козаровецкий продолжает...Ситуация становилась забавной. Я знал А.Лациса по нескольким статьям как интересного, хотя и несколько увлекающегося пушкиниста, но, в общем-то, осторожного. А тут, с подачи  его, Лациса, литературного наследника такое, что в голове не укладывается.
Может, розыгрыш, инсинуация, рассчитанная на лоха, который принимает за чистую монету все, что попадает во всемирную "паутину". Да нет, не шутка, не розыгрыш. Как  сказано, А.Лациса давно уже нет с нами, а вот литературный наследник его дал такую волю фантазии, что уже "ни в какие ворота"... Если многое из того, о чем известный пушкинист говорит в виде смелых предположений, догадок, домыслов, то В.Козаровецкий, как представитель "сенсационной журналистики", выдает нам как исследования А.Лациса, основанные на документальных материалах. И у "наследника" цель благородная: уж если публикация в "Ное" никакого резонанса не вызвала, то теперь, в подаче В.Козаровецкого, "все рухнут"... Ведь, оказывается, что и все дальнейшие факты из исследования А.Лациса- это  результаты работы  пушкиниста над архивными документами. И потому "догадки" А.Лациса,  при всей их кажущейся экзотичности, на самом-то деле- не гипотеза вовсе, "а так, как все и было в на самом деле".  Ему же, В.Козаровецкому, остается самая малость- открыть нам глаза на историческую правду: Пушкин и Троцкий- кровные родственники навек...
На век не получилось. Первым не выдержал Лазарь Фрейдгейм. И ответил  В.Козаровецкому статьей "По воде вилами...", где камня на камне не оставил от сенсации, теперь уже Лациса- Козаровецкого. Не станем здесь приводить все доводы  Л.Фрейдгейма; не со всеми можно соглашаться (кому они интересны, их легко найти сейчас в том же Интернете). Общий же вывод оппонента Лациса- Козаровецкого таков: цепочка маловероятных событий в версии о родстве Пушкина и Троцкого делают эту гипотезу просто невероятной. Да, в общем, автор этих строк с этим согласен, но с существенными оговорками, о которых у нас речь впереди.
Л.Фрейдгейм не пушкинист- он "любопытный изыскатель". По образованию инженер. И это заметно по характеру его статьи. Но такое его "конкретное, инженерное мышление", с ограниченной "базой данных"  о Пушкине, об окружении поэта, о времени, в котором Александр Сергеевич живет, приводит и его, Фрейдгейма, на наш взгляд, к первой серьезной ошибке...Все дело в том, что "похоронив" гипотезу пушкиниста и его смелого популяризатора, Л.Фрейдгейм вместе с "мутной водицей" выплеснул и самого "ребенка". Этого "младенца" я чувтвовал давно, и именно как предполагаемого незаконнорожденного дитя, недавно закончившего Лицей, поэта, и тут же зачисленного коллежским секретарем в Коллегию иностранных дел. В ней юный Пушкин не прослужил, как следует, ни одного дня, целиком отдавая себя поэтическому творчеству и еще любовным делам, вполне естественным в его восемнадцатилетнем возрасте и при его пылком темпераменте...
И вот тут я с А.Лацисом заодно.Хотя и шел своим собственным путем. И без Лациса я знал из воспоминаний  И.И.Пущина, близкого лицейского друга Пушкина то , что "меж ними, (Пушкиным и Пущиным- В.К.) было не без шалостей"...
"Случалось,- вспоминает И.И. Пущин,- зайдет он ко мне. Вместо:"Здравствуй" я его спрашиваю: "от нее ко мне, или от меня к ней?" Уж и это надо вам объяснить, если пустился болтать. В моем соседстве, на Мойке, жила Анжелика- прелесть полька.!"
Приводит эти слова  Пущина и Лацис. И за ними фразу из самого А.С.Пушкина: "На прочем- завеса". И уже В.Козаровецкий нам поясняет: "Совершенно естественно было Лацису сделать из "прочего" вывод: был и ребенок." Единственный ли это случай с такими последствиями?- задается риторический вопрос. Конечно, нет. У того же Пушкина был внебрачный ребенок от дворовой девушки, которую он из Михайловского отправил как "брюхатую грамоту" к П.А.Вяземскому- своему другу. Для сокрытия греха и дальнейшего временного попечения, т.е. устройства судеб и матери, и ребенка...Обычное, в общем-то, дело. Житейское, как сказали бы сейчас. С кем не бывает?..
И вот на этот счет еще факт: в 1828 году газетчик Б.Федоров заносит в свой дневник: на вопрос журналиста, есть ли у Александра Сергеевича  дети, тот ответил, что законных детей нет, а все бастарды.
А какие у нас основания полагать, что у восемнадцатилетнего Пушкина и его прелесть польки и впрямь был ребенок? Сын или дочь? Лацис полагает- был сын. И приводит в подтверждение своего предположения стихотворение Пушкина "Романс", датированное его автором как написанное еще в 1814 году. Обычная  пушкинская мистификация. И здесь пушкинист, видимо, прав, относя "Романс" к 1819-20 годам. Зачем Пушкин "путает" даты? А чтобы подальше отвести от себя подозрение, что стихотворение это носит личный характер и оттенок глубоких личных переживаний. Действитедьно, трудно представить, что пятнадцатилетний подросток может написать такое. И не только по мастерству, но и по   глубине и искренности чувства. Похоже, в основе "Романса" и впрямь личные переживания, личный опыт и укоры совести. И рассказ- исповедь от лица несчастной матери. Вот нужный нам отрывок:
                                                         

Под вечер, осенью ненастной
В далеких дева шла местах
И тайный плод любви несчастной
Держала в трепетных руках.
Дадут покров тебе чужие
И скажут:"Ты для нас чужой!"
Ты спросишь:"Где ж  мои родные?"
И не найдешь семьи родной.
Но что сказала я? Быть может,
Виновную ты встретишь иать,
Твой скорбный взор меня тревожит!
Возможно ль сына не узнать?

Подозрения насчет личного характера "Романса" давно были и у меня. Кому- кому, а И.И.Пущину, даже и в деталях, доверять можно,
 не говоря уже о существенном, Он очень точен в своих воспоминаниях. Зоопарк т.е. зверинец, где продает билеты Анжелика, действительно, располагался на углу Мойки и тогдашнего Кирпичного переулка. Вот сведения, которые мне удалось добыть. В начале девятнадцатого века в Петербурге появились, как диковинка, первые общедоступные частные зверинцы, организованные предприимчивыми иностранцами. Вход был платным. Значит, была должность и продавца билетов. Наиболее известными слыли зверинцы Крейцберга и Зама. Где находился зверинец Крейцберга выясннть мне не удалось, а вот зверинец Зама располагался на углу Мойки, где неподалеку жил И.И.Пущин. Зверинцы были передвижными, кочевали по городам. Потом, к зиме, возвращались к месту своей дислокации. И только уже в 1865 году в Петербурге был открыт первый в России не зверинец, а зоопарк, в нынешнем понимании. Выходит, пушкинская Анжелика служила у Зама и жила где-то   рядом со  зверинцем. Тут ее и навещал Пушкин, и довольно часто...
Так мог ли у прелесть польки быть ребенок от Пушкина? Думаю, судя по "Романсу,"- да. И, скорее всего,- сын. И что же могло происходить далее? Скорее всего так, как описано в стихотворении. Несчастная мать остается наедине со своей проблемой... Но Пушкин, конечно же, так не поступит. А как? Да так, как он поступил со своей "брюхатой грамотой", о которой мы упоминали выше. К кому же из своих близких друзей в 1818 году мог отправить Пушкин "тайный плод любви несчастной" вместе с Анжеликой? И голову ломать не нужно. Вот что мы находим в письме Пушкина к брату Левушке в сентябре 1820 года. Говоря о Николае Раевском- младщем, Пушкин пишет:"ты знаешь нашу тесную связь и важные услуги, для меня вечно незабвенные". И если наше предположение верно, то услуги, оказанные Н.Раевским, и впрямь из тех, о которых порядочные люди помнят с благодарностью всю свою жизнь.
И это, пожалуй, все, что я знал о предполагаемом ребенке Пушкина и Анжелики. Думал, на этом- точка. Оказалась не точка, а многоточие...
И все потому, что продолжаю читать Лациса- Козаровецкого, и узнаю далее, что, по поручению друга Пушкина- Николая Раевского, "надежный человек" из семьи Раевских, некий француз Фурнье, отвез мальчика (наверное, вместе с Анжеликой- В.К.) в их, Раевских, южное имение, где  "полковой священник" исполнил положенный обряд крещения и выписал метрическое свидетельство. Ребенку дали фамилию матери, крестным отцом стал адъютант генерала Н.Н.Раевского- старшего Леонтий Васильевич Дубельт, служивший, замечу, с 1820 года некоторое время в Киеве дежурным офицером при штабе 4-го пехотного корпуса под командованием генерала Н.Н.Раевского- старшего. И первенцу Пушкина дали имя Леонтий. А где тому хоть какое-то документальное подтверждение, хотя бы из того же архива Раевских?  Увы, это всего лишь очередное допущение  А.Лациса, которое как факт подает нам В.Козаровецкий. Можно ли принимать такое всерьез, учитывая то обстоятельство, что мальчик родился, скорее всего, в 1818 году и до  1820-го  был уже под опекой семьи Раевских, что явствует из письма Пушкина к брату Льву. Выходит, что же- все это время (от момента рождения малыша и до вступления на службу в Киеве Леонтия Дубельта) сын Анжелики и Пушкина был без имени? Не может такого быть. Хотя Леонтий- имя для мальчика вполне подходящее, учитывая то, что у него мама полька, но Дубельт, скорее всего, тут ни при чем.
Узнать бы имя мальчика, если, конечно, был мальчик. А, может быть, мальчика и не было? Пока все только догадки, основанные на скудных и косвенных фактах. И все же такое ощущение, что А.Лацис на верном пути. Но тут его "популяризатор"- В.Козаровецкий совершает грубую ошибку, или, скорее, обычное искажение фактов. Он пишет, что два года спустя (малыш родился в 1818-м- В.К), т.е. в 1820 году, Пушкин пишет А.Х.Бенкендорфу: "Ежели Николай Раевский приедет в Полтаву, умоляю Ваше Высокопревосходительство дозволить мне его там повидать." Не разрещило Его Высокопревосходительство. Почему? На проницательный взгляд В.Козаровецкого, Дубельт, ставший правой рукой Бенкендорфа, и правильно понимавший подоплеку  этой просьбы Пушкина, разъяснил ситуацию своему шефу, что, де, опальный поэт  рвется в Полтаву вовсе не для того чтобы повидаться с Н.Раевским (с которым они недавно встречались), а чтобы увидеть своего незаконнорожденного отпрыска, которого в Полтаву привезет с собой его, Пушкина, друг.  Так вот, если это ошибка, то непростительная в такого рода литературных расследованиях, если же сознательное искажение,  чтобы убедительней выдать желаемое за действительное, то это уже из рук вон!.. Теперь по сути.
Из сообщения Козаровецкого, где явно искажена хронология событий, речь у него идет не о 1820 годе, а уже о 1822-м ( не два года спустя, а все четыре) и, значит, Пушкин из Кишинева не может писать к Бенкендорфу. Он- Бенкендорф станет начальником Третьего отделения Е.И.В. канцелярии в 1826 году. Но правило автора этих строк: "мухи отдельно, котлеты  отдельно" исправно срабатывает и здесь. Ведь письмо Пушкина к шефу жандармов, действительно, было. Из него- то и приведена выдержка о просьбе поэта, но датировано оно 24 марта 1830 года. И получил Пушкин вот какой ответ: "Что касается вашего вопроса, ко мне обращенного, можете ли вы поехать в Полтаву, чтобы повидаться с Николаем Раевским, то я должен вас уведомить, что я представил этот вопрос на рассмотрение Императора, и Его Величество изволило мне ответить, что Он решительно запрещает вам это путешествие, потому что у Него есть основание быть недовольным поведением г-на Раевского."
Эту "подмену"  Л.Фрейдгейм не увидел, что для "не пушкиниста" вполне простительно, но для человека, серьезно занимающегося  "загадками Пушкина", одного этого "ляпа" или, точнее, возможной подтасовки  фактов, достаточно, чтобы  не принимать публикации г-на Козаровецкого на веру. Что же касается доводов Л.Фрейдгейма, то их у него, и без этого "разоблачения" нашего, вполне достаточно, чтобы похоронить гипотезу о том, что Троцкий является правнуком Пушкина.
Но вернемся к правилу: "мухи- отдельно..." И верно, не все, как полагает Фрейдгейм, у Лациса- Козаровецкого оказалось "по воде вилами..." Вот совершенно новые для меня факты, добытые пушкинистом А.Лацисом из архива Раевских. Первый: посыльный княгини Анны Голицыной из Кореиза в Форос, где находится имение- дача Николая Рвевского- младшего "Тессели". Это уже 1834 год. Голицына пишет Николаю Николаевичу: "Я вам посылаю вашего  Димбенского. Славный мальчик, но у него не все ладно с ногами, и это ведет к тому, что он мне не сможет пригодиться как секретарь." На обороте, в приписке, фамилия повторена иначе: Дебинский....
Факт второй, и столь же для меня важный. Письмо от 1 мая того же 1834 года от Леонтия Дубельта к тому же Николаю Раевскому: "посылаю Вам пащпорт для Вашего Дембинского и прошу Вас возвратить мне тот пашпорт, который был ему выдан  с.- петербургским Генерал- Губернатором. По истечению же годичного срока пришлите мне и прилагаемый пашпорт для перемены оного... Ваш друг душой и сердцем Л.Дубельт".
Для исследования нащей темы удача явная, что и говорить! Но какая же из трех, явно польских, фамилий правильная: Димбенский, Дебинский, Дембинский? Имея дело с паспортами, Л.Дубельт врядли мог исказить фамилию  "своего крестника".  Итак, покамест- Дембинский.
Теперь давайте, читатель, размышлять уже вместе. Начнем с того, что Николай Раевский протежирует  "славного мальчика" княгине Голицыной на секретарскую должность. Для пятнадцатилетнего парня служба приличная. Выходит, наш Дембинский, по мнению своего благодетеля и опекуна, уже готов к этой роли; не просто умеет хорошо читать и писать, в том числе и по- французски, но еще и разбирать деловые бумаги и сам готовить таковые. Вести деловую переписку, вникать подробно во все хозяйственные дела своих высокопоставленных хозяев. Выходит, Дембинский для своего возраста весьма образованный юноша. И княгиня отказывает Н.Раевскому не из-за молодости претендента на должность секретаря, не из-за профессиональной непригодности, а потому, что у парня  "не все ладно с ногами". (Кстати, вспомним, что и Пушкин с молодых лет страдал аневризмом- болезнью сосудов ног. Уж не наследственная  ли это хворь?)
Идем далее: станет ли Раевский хлопотать о выдаче паспорта пятнадцатилетнему Дембинскому, если тот просто один из многих дворовых людей? И обращаться при этом за помощью к бывшему адъютанту своего отца, а теперь близкому к шефу жандармов  человеку. Не слишком ли это для обычного дворового  из челяди, из обслуги? Значит, Дембинский занимает при Раевском положение привилегированное, особое. И хлопочет Раевский не об обычном паспорте, а о документе тоже особенном, весьма солидном. И через Дубельта  таковой выдается Дембинскому уже в 1833 году. А подписан этот первый "пашпорт", напомним, ни кем иным как собственноручно с.-петербургским Генерал- Губернатором. Каково? Такое внимание, такую особую заботу о Дембинском  можно объяснить легко, если под опекой Раевского, действительно, сын Пушкина, пусть и незаконнорожденный, бастард...
Теперь очередной вопрос: а зачем еще очень молодому человеку,  почти подростку, такой серьезный документ? Не рано ли для пятнадцатилетнего парня? Да просто, очевидно, у Раевского планы насчет этого  "необычного парня", и он, Раевский, готовит своего крестника к достойной самостоятельной жизни, к работе секретаря при хозяевах из высшей знати, к каковым принадлежат и князья Голицыны. К тому же, только с получением своего первого паспорта Дембинский  закрепляет свою фамилию уже официально, с обозначением своей сословной принадлежности- "из мещан".
А сейчас нам следует совершить экскурс в историю паспортного дела в России девятнадцатого века. Еще при строительстве Петербурга, когда была нужда в рабочей силе, и позже, по той же причине, стали выдавать паспорта людям низкого звания, "зависимого роду", необходимых государству для массовых работ, например, бурлакам, "незаконнорожденным девкам, живущим при монастырях, при их желании идти работать по найму". С тех пор и утвердилось выражение: "пойти по паспорту". Так было в первой половине девятнадцатого века. Человек "зависимого роду", из тех же мещан, не мог получить работу или место при хозяине без паспорта. Это касалось и ремесленников и прочего "служивого сословия". И только позже, с 1894 года, стали в России выдавать "вид на жительство": для лиц мужского пола с восемнадцати лет, для женского- с двадцатилетнего возраста. Итак, в 1833-м  выдача паспорта еще не предусматривала совершеннолетия для его владельца. Так что Дембинский мог вполне получить свой первый паспорт и в пятнадцать лет. Но, снова напомним, что такой документ для мещанина подписал сам генерал- губернатор Петербурга- это, конечно, дорогого стоит. Да, согласитесь, по сословной принадлежности Дембинский- мещанин, а по рождению- бастард, от мамы польки и отца- Александра Сергеевича Пушкина, по нашему предположению. Другого объяснения  "истории с паспортами" для Дембинского у автора этих строк уже просто нет. И все же это еще только  пока начало нашего исследования. Потому самое время сейчас рассказать подробнее о самом Николае Николаевиче Раевском. Упомянутое уже его имение близ Фороса- "Тессели" (что означает по- татарски "тишина")- это подарок царя Александра 1 его отцу Н.Н.Раевскому как герою войны 1812 года. Так вот, получив небольшой участок земли в этом прекрасном уголке Крыма, генерал начал строительство дома в 1820 году.
Уже после  смерти Н.Н.Раевского- старшего имение  перешло по наследству к Раевскому- младшему. Вот сюда-то, в "Тессели" и пишет ему записку насчет Дембинского княгиня Анна Голицына. Значит, наш претендент на должность секретаря, можно предположить, прибыл из имения "Тессели". И получил отказ, из-за болезни ног...
Идем дальше. В 1827-28 годах и позже- в 1837-40 годах под началом Николая Раевского служил на Кавказе брат А.С.Пушкина- Лев Сергеевич. И был он  адъютантом у своего командира и близким к нему человеком. Именно здесь, в Нижегородском драгунском полку, которым командовал Н.Раевский, Лев Сергеевич Пушкин, проявляя в боях "замечательное хладнокровие", получил свой первый офицерский чин, а затем и чин штабс- капитана. Так с 1827 года судьба Левушки накрепко связана с судьбой генерала Раевского- младшего. А пережить со своим командиром  Л.С.Пушкину пришлось немало.
В 1829-м, после некоторого затишья в боевых действиях на Кавказе, полк Раевского начал обратное движение в Россию. Больной, утомленный военными передрягами, Раевский поехал в отпуск, взяв с собой конвой в сорок драгун. К этому конвою "пристроились" несколько разжалованных в солдаты декабристов, и среди них Захар Чернышев и Александр Бестужев- Марлинский. Николай Николаевич пригласил их на обед, и об этом донесли государю Николаю 1. В Тифлисе завели  "дело №16": "О следствии, произведенном над ген. Раевским за проезд в обществе государственных преступников". По приказу царя, Раевского отстранили от командования полком и он оказался в долгой опале. Так вот, именно поэтому А.С.Пушкину и было отказано в разрешении  ехать в Полтаву в 1830 году- царь не позволил...
В 1831- 37 годах опальный генерал жил в имении "Тессели" и увлеченно занимался садоводством. Там, при нем находился, надо думать, и Дембинский.  В 1840-х годах живал Н.Н.Раевский и в Усть- Рудице, недалеко от Петербурга, в доме при фарфоровой фабрике, которую создал еще его прадед М.В.Ломоносов. Зимой 1834  года Николай Раевский подарил Пушкину несколько тарелок с видами окраин Петербурга. Очень может быть, что в Усть- Рудице вместе с Раевским был и Дембинский. Так что, как предполагаем, связь Пушкина  с Раевским не прерывалась, а дружба была и тесной, и прочной.
Опала генерала продолжалась вплоть до 1837 года. Благодаря ходатайству императрицы Александры Федоровны, отдыхавшей в тот год в Крыму, состоялось примирение Николая 1 с Николаем Раевским. После чего генерал получил должность начальника Первого отделения Черноморской прибрежной линии и быд произведен в генерал- лейтенанты. В мае 1839 года Н.Раевский приехал в Петербург, был принят с докладом царем... Убежденный холостяк, уже немолодой (38 лет) Николай Николаевич в том же 1839-м женится на шестнадцатилетней фрейлине двора Е.И.В. Анне Михайловне Бороздиной, личности весьма неординарной, Она увлекалась математикой, археологией, была почетным членом нескольких музеев, частично финансировала экспедицию Н.Н.Миклухо- Маклая в Новую Гвинею.
Увлечение археологией появилось у Анны Бороздиной уже после замужества, когда она вместе с мужем жила в Керчи. Позже, овдовев, жила в Риме, там же пристрастилась к археологии. А была эта необычная женщина дочерью генерал- адъютанта М.М.Бороздина, брата бывшего таврического губернатора А.М.Бороздина. Удачная во всех отношениях женитьба Н.Раевского принесла ему имение Карасан, недалеко от Партенита, и дом в Симферополе. После свадьбы, которая состоялась в Москве, супруги вернулись в Крым, в Керчь, к месту службы  Н.Н.Раевского , уже как  начальника Черноморской береговой линии. Так, до 1841 года и жили в Керчи, вплоть до отставки генерала, после которой семья переехала в Карасан, где и прожил последние годы своей жизни близкий друг Пушкина, оказавший поэту в молодые годы "услуги, вечно для него незабвенные..."
Жил генерал на покое и в богатых имениях жены. Собирался поехать с семьей в Италию, да не случилось. Болезнь началась с боли в правой щеке. Появилась опухоль, которая постепенно увеличивалась и перешла через нос к левому глазу, Правый уже ничего не видел. Сделали операцию- не помогло. 2 июня 1843 года Н.Н.Раевский отправился  из Карасана в Москву, к врачам, да и повидать брата Александра. 16 июня прибыл в имение своей жены- в слободу Красную Новохоперского уезда Воронежской губернии и занялся хозяйственными делами. Спустя пять дней ему стало совсем худо.В последний месяц своей жизни он был без сознания. 24 июля скончался. Было ему 42 года. Анна Михайловна узнала о смерти мужа через четыре дня после его кончины. Приехала на свежую могилу проститься со своим верным другом жизни. Очень тяжело переживала эту свою утрату. Затем поехала в Москву и, к началу осени, вернулась в Крым. Потом, вместе с двумя малолетними сыновьями, вдова Раевского путешествовала по Европе. Зачем так подробно рассказывать  здесь обо всем этом?  Не потеряли ли мы из виду главного героя нашего повествования- Дембинского? Совсем нет. Похоже, что именно он был в числе тех, кто стал свидетелем последних мясяцев жизни своего благодетеля, наставника и просто ангела- хранителя.
Из доклада управляющего имением на хуторе Красном о последних неделях и днях жизни Н.Н.Раевского узнаем, что кто-то  из сопровождавших в этой поездке Николая Николаевича, что бы хоть как-то облегчить страдания прикованного к постели больного, читал ему по- французски книги по истории, до которых всегда был охочий генерал. Имя этого чтеца до нас не дошло. Но и без того можно легко предположить: это все тот же Дембинский. И тогда выходит, что он все время рядом, либо в поле зрения ( с младенчества и до  двадцатипятилетнего возраста) у своего опекуна и благодетеля. Разве что на Кавказской войне с генералом не был. Во- первых, болезнь ног- это не для походной жизни, и , во- вторых,- не стал бы Николай Николаевич сводить вместе брата Пушкина- Левушку  и "внебрачного" для Льва Сергеевича его племянника.  Это понятно...
Что же сталось с Дембинским после смерти его благодетеля? Скорее всего, он возвратился в Карасан или в "Тессели". И уже после, опять же по слухам, был у нашего Дембинского роман с одной из кузин  Анны Михайловны.  И, по догадкам А.Лациса, от этой связи с великосветской дамой у Дембинского  появился тоже незаконнорожденный сын. Вот этого-то мальчика- сына Дембинского и "кузины" (не то Гагариной, не то Шестак) отдают в "надежную, непьющую еврейскую семью" землевладельца- колониста Бронштейна. Здесь, в этой семье, он воспитывается "как родной", получает имя Давид, растет, мужает, женится, и уже у него, Давида Леонтьевича Бронштейна, родится его собственный сын- Лев Давидович Бронштейн, в последствии- революционер Троцкий. И снова повторим: а где же факты, где доказательства?  Их нет. Все это, действительно, похоже на плод безудержной фантазии Лациса- Козаровецкого.  А вся эта "родословная"- от Пушкина и до Троцкого "писана вилами по воде". Словом, как есть,- "дутая сенсация", что вполне убедительно и доказывает "не пушкинист", а просто разумный человек  Л.Фрейдгейм. Приведем в связи с этим и свои доводы, но уже в пользу другой гипотезы, основанной на здравом, надеюсь, смысле, на фактах и доводах, которые можно, думаю, принимать всерьез.     
                                                             

                 (продолжение   следует)