Печаль Тараса Шевченко о родном языке

Весной 1847 года Тарас Шевченко готовил второе издание «Кобзаря», куда должны были войти новые произведения последних лет, включая часть стихотворений, которые имели шанс пройти цензуру, из сборника под названием «Три лета».

Весной 1847 года Тарас Шевченко готовил второе издание «Кобзаря», куда должны были войти новые произведения последних лет, включая часть стихотворений, которые имели шанс пройти цензуру, из сборника под названием «Три лета». Это был один из переломных периодов в жизни молодого поэта . Шел процесс кардинального переоценка собственной жизни и становление его взглядов на Украину как государство своего языка и литературы, как уникальный и неповторимый край.
 
Собственно, предисловие к будущему издания почти 33-летнего Шевченко стала не только своеобразным культурно-литературным манифестом, но и, в определенной степени, программой становления будущей независимой Украины. Ни второй «Кобзарь», ни предисловие, написанное в марте 1847 года в имении Лизогубов в Седневе на Черниговщине, не увидели света.
 
Не прошло и месяца, как поэта, который ехал в Киев на свадьбу своего приятеля, историка Николая Костомарова, арестовали во время переправы через Днепр посреди реки. Предисловие-манифест известна в основном литературоведам, поскольку ни в советские времена, ни почему в независимой Украине в массовых переизданиях «Кобзарей» ее не печатали.
 
«Выпускаю вот в люди второго« Кобзаря »своего, чтобы не с пустыми сумками, то наделяю его предисловием»
 
Эпиграфом к этой малоизвестной предисловия Тарас Шевченко случайно взял строки из произведения Александра Грибоедова «Горе от ума»:
 
Воскреснем ли когда от чужевластья мод?
Чтоб умный, добрый наш народ
Хотя по языку нас не считал за немцев.
 
Цитируя этот отрывок, Шевченко трактовал, очевидно, по-другому «чужевластья мод»: «Великая тоска осела мою душу. Слышу, а иногда и читаю: ляхи дрюкують, чехи, сербы, болгары, Черногори, солдаты - все дрюкують, а у нас ни гугу, словно всем онемели. Чего это вы так, братия моя? Может, испугались Нашествие иноплеменних журналистов? Не бойтесь, собака лает, а ветер несет. Они кричат, почему мы по-московской не пишем? А почему москали сами ничего не пишут по-своему, а только переводят, и то черт знает по какому. Натовкмачать каких-то индивидуализме и т.д., так что даже язык отерпне, пока произнесешь. Кричат ​​о братстве, а грызутся, как бешеные собаки. Кричат ​​о единой славянской литературе , а не хотят и заглянуть, что делается у славян! "
 
В одном абзаце - целый спектр мнений. С одной стороны, он примеряет украинское общество, украинский народ к других славянских народов, является сторонником своеобразного славянского братства - «Чтобы все славяне стали Братьями, и сыновьями солнца правды ...», как сказано в его поэме «Еретик ». С другой стороны, он противопоставляет украинской (и славянское) море московскому. «Словами этими как невозможность лучше, - пишет украинский писатель Богдан Лепкий в книге« Про жизнь и произведения Тараса Шевченко », - Шевченко отмежевывал наше украинское славянофильство от российского и давал резкий ответ на клич Пушкина, чтобы все славянские реки сливались в русском море! Истинное демократическое славянофильство, без укрытого российского империализма ... »
 
Под «Нашествие иноплеменних журналистов» просматривается образ тогдашних великодержавных российских писак, убежденных в бесперспективности украинского языка и литературы. А одной фразой о «индивидуализм», от которых «немеет язык», Шевченко тонко заметил, как «создатели русского языка», тем полуграмотные или неграмотные, заимствовали различные иностранные слова и названия, часто искажая их оригинальное звучание. Кстати, много таких искаженных названий прочно засели в «великим и магучем». Например, остров Ибица, настоящее название которого «Ивиса» испанской, «Эйвис» - каталонской языках. И это невежество, как отмечают киевские журналисты Дмитрий Лиховий и Леся Шовкун, «внедрили в массовое потребление» российские путешественники.
 
В своем предисловии Тарас Шевченко показывает невежество и коварство русской критики: «Или разобрали они хоть одну книгу польский, чешский, сербский или хотя нашу? .. Не разобрали. Почему? Тем, что не понимают. Наша книга как попадется в их руки, то они уж кричат ​​и хвалят то, что найпоганше ».
 
Не жалеет поэт и своих земляков: «Прочитали себе по слогам« Энеиду »и потинялись круг ветчину, и думают, что вот когда мы узнали своих мужиков. Э нет, братцы, прочитайте вы думы, песни, послушайте, как они поют, как они говорят меж собой шапок не снимая, или на дружеском пиру как они вспоминают старину и как они плачут, как будто действительно в турецкой неволе или у польского магнатов цепи волокут , - то тойди скажете, что «Энеида» добра, но все же смиховина на московский манер ... Чтобы знать людей, надо пожить с ними. А чтобы их списывать, то нужно самому стать человеком, а не марнотрателем чернил и бумаги. Отойди пишите и дрюкуйте, и труд ваш будет трудом честным ».
 
В этом предисловии Шевченко сформулировал свои взгляды как на литературу, так и на языковой доминирования. Поэтому досталось и Гоголю, и Квитке-Основьяненко, и Гулак-Артемовский, и Сковороде, и даже Вальтеру Скотту. Зато хорошо отозвался о Роберта Бернса: «Гоголь вырос в Нежине, а не в Малороссии - и своего языка не знает, а Вальтер Скотт в Эдемборге, а не в Шотландии - а может, и еще было что-то, что они себя одцурались ... А Борнц все-таки поэт народный и большой. И наш Сковорода таким был бы, если бы его не сбила с плыву латынь, а затем Московии. Покойна Основьяненко очень хорошо смотрел на народ, и не прислушивался к языку, то, может, его не слышал в колыбели от матери, а Г-Артемовский хоть и слышал, да забыл, ибо господа постригся ... Пусть бы уже эти Кирпы- Гнучкошиенко сутяги - их Бог, за тяжкие грехи наши, еще до зачатия во чреве, осудил киснут и гнить в чернилах, а то люди мудрые, ученые. Променяли свою добрую мать родную - на пьяницу непотребную, а в придаток еще и-въ добавили ».
 
В этом «въ» с твердым знаком - квинтэссенция политики русификации, которую поспешно внедряла царская власть при жизни Шевченко по украинским и других нацменов. Несмотря на это, он не допускал нетерпимости к господствующей языка и литературы: «А на москалей не считайте, пусть они себе пишут по-своему, а мы по-своему. В их народ и слово, и у нас народ и слово. А чье лучше, пусть судят люди ». Эти слова, написанные 165 лет назад, и сегодня, в новых обстоятельствах, остаются актуальными.
 
В заключение
 
К острым вопросам, связанным с языком, Тарас Шевченко обращался и ранее, например в письме к своему знакомому Якова Кухаренко 1842: «Переписал вот свою« слепую »и плачу над ней, который меня черт постиг и за какой грех , что я это исповедуюсь кацапами, черствым кацапский словом ».
 
Такого Шевченко в советское время пытались скрывать в Украине. Но не забывали вне ее. Польский писатель Ежи Енджеевич в романе о Шевченко «Украинские ночи, или родословная гения» (Варшава, 1966 г.) привел цитату из письма Кухаренко. Удивительно, но в украинском переводе Виктора Иванисенко, который вышел в свет в независимой Украине (Львов, 1997 г.), именно это место пропущено.

Источник: http://sunduchokknig.ru