Нацисты, приятные во всех отношениях

Последнее время я много размышляю над такой явно присутствующей в русском, российском культурном контексте ситуацией, которую хочется назвать «реинкарнацией германского нацизма». Его вонючие пузыри вспухают и лопаются то тут, то там. Тот факт, что по иноязычным форумам ошивается довольно значительное число нацистских прихвостней и недобитков, меня нисколько не удивляет. Их ползучее возвращение в западный культурно-исторический «мейнстрим» началось не сегодня, и вряд ли закончится (к чему это приведёт — отдельная большая тема). Но мы?! Откуда же это у нас взялось? Подхватили мы эту заразу по свойственному нам чужебесию, о котором писал ещё Юрий Крижанич, или она сидела в нас всегда, и лишь дремала, дожидаясь ослабления нравственного иммунитета?

  Боюсь, что некую, притом довольно значительную, долю ответственности за этот дискурс следует возложить на советский кинематограф, важнейшее, по мнению Ленина (и не только его одного), из искусств. Если в начале ХХ в. оно было всего-навсего «важнейшим для нас» (и, от себя добавлю, для масс), то теперь это — безусловно важнейшее искусство и «искусство», причём, с какой стороны ни посмотри.

Если в ранние 60-е никаких положительных нацистов (да хотя бы просто обаятельных) на экране не существовало, то к концу десятилетия ситуация радикальным образом переменилась. В 67-м на экраны выходит «Майор Вихрь», где мы имеем Трауба и гениальнейшего, обаятельнейшего и аристократичнейшего Стржельчика — Берга — демонстрирующего нам эдакую рафинированную, «чистую» игру разведки — Абвера (ударение, кстати, на «е») — в контрасте с садистами и костоломами из гестапо/СС.

Я не буду здесь много распространяться на тему того, что разведка — дело по определению если не откровенно грязное, то как минимум откровенно амбивалентное. Речь не об этом, а о том, что, несмотря на контрудары в виде эпопей «Щит и меч» и «Вариант «Омега», во второй половине 70-х последовал абсолютно сокрушительный удар в образе «Семнадцати мгновений весны». Это была «атомная бомба»: поражённые её «радиацией» родственники Вальтера Шелленберга послали создателям фильма благодарственное письмо — своей гениальной игрой Олег Табаков просто-напросто реабилитировал дорогого и любимого дядюшку.

В чём же дело? Неужели такую задачу — ни больше ни меньше, как перевернуть с ног на голову антифашистский, антинацистский и в чём-то даже антигерманский нарратив официальной истории Великой Отечественной — ставили себе создатели фильмов? Конечно же, нет. Думаю, что сегодня, увидев на многочисленных военно-исторических форумах аватары участников, изображающих этих самых участников в фельдграу с МГ-34 на плече, создатели фильма пришли бы в ужас от мысли, что подобные гримасы русского киберпространства вызваны (пусть хоть и отчасти) их, создателей «Штирлица», творчеством. А гримасы-то, чёрт побери, вызваны.

  Позволю себе обширную цитату из романа Александра Терехова «Каменный мост», в которой автор пытается истолковать наблюдаемый феномен — оказывается, лет ему уже не один десяток:

  «Но почему дети взяли фашистские звания? Почему, когда страна, истекая кровью… ненавидя… Но как признался ещё один выпускник 175-й школы: внешний вид фашистов даже в наших очерняющих пропагандистских фильмах не шёл в сравнение с обмотками и мешковатыми шинелями русских солдат, оборванцев, дикарей — в победоносных, страшных элегантных фашистах виделось жестокое, мужское начало. Андрей Сергеев в книге полувоспоминаний «Омнибус» написал: «Поражают воображение величественные слова: Мотопехота, Мессершмит, Юнкерс-88, Фокке-Вульф, штурмбанфюрер, дивизия «Мёртвая голова»… Сергеев жил в сорок третьем году обыкновенным восьмилетним мальчишкой с московской улицы, но и его подхватило и протащило очарование «рыцарской» фашистской мощи. Так как же красота врагов, красота и культурная прочность цивилизованной жизни, горячих ванн и исполняемых расписаний трогала и дурманила мальчиков 175-й, живших высоко от своей земли в ощущении: все им обязаны».

У меня есть своё объяснение, — неполное, незаконченное, но объяснение. Оно таково: обаятельные полковники абвера, рыцарственные генералы вермахта, благородные бригадефюреры СС — это «автопортрет с фигой в кармане» советской интеллигенции образца «эпохи позднего Реабилитанса». Всё, что нельзя было выкрикнуть в лицо начинающему загнивать капээсэсовскому режиму, с его тупой (хотя и отнюдь не всегда лживой) пропагандой, с его мерзким юдофобским душком, с его паразитизмом на подвиге и самоотверженности народа, вытянувшего страну из вонючего болота романовского абсолютизма и компрадорского, точнее, периферийного капитализма, а потом за каких-то четыре десятилетия превратившего вечно полуголодную «рашку» в супердержаву — всё это с настоящей болью и неподдельным гневом вкладывалось в уста персонажей в чёрной форме с рунами «зиг» в петлицах. Оттого и получились эти персонажи такими объёмными, такими живыми, такими завораживающе положительными и бескомпромиссно отважными, бесстрашно разоблачающими отвратительные язвы разлагающегося «изма», подмявшего под себя живую страну с живыми людьми. То, что  перед «измом» стоит «гитлер», а не «социал», в данном случае совершенно неважно.

Увы, — как известно, благими намерениями вымощена дорога в ад. Большинство взрослых и детей (а детей среди тех зрителей была как минимум половина!), обеспечивавшие, по нынешнему модному выражению, «рейтинг» сериала, близкий к ста процентам, усвоили не столько суть обличительного пафоса, сколько его оболочку. «Фига в кармане» оказалась замаскированной так тщательно и с таким мастерством, что не искалеченные умением читать между строк вовсе её и не разглядели. Или разглядели, но не осмыслили, не пережили, что может быть смело приравнено к отрицанию «послания» как такового. Зато каждый год, по удивительному совпадению со временем очередного телепоказа «Штирлица», росли и крепли ряды пионеров, увлечённо рисующих в тетрадях руны и паучьи кресты. Враг, произносящий с экрана слова, в общем, правильные и справедливые, и произносящий их с неподдельной страстью и болью за Родину — вроде бы другую Родину, чужую, «не нашу», но... — «перевернулся», стал другом и единомышленником.

Нет, я вовсе не стремлюсь уподобиться тем «комментаторам троянских войн» и активистов-«мемориальщиков», в порыве праведного гнева ставящих знак равенства между советским и гитлеровским режимами. Не видеть их имманентной, онтологической неконгруэнтности может только слепой или, не побоюсь этого ярлыка, враг народа, враг русской государственности. Подобными сравнениями лично я переболел ещё на заре своей туманной политической юности, в середине 80-х. Но вопрос о том, что двигает сотнями и тысячами участников на форумах сайтов т.н. «военно-патриотической ориентации», позирующих перед объективами — оптом и в розницу — в форме вермахта и частей СС, выбирающих себе псевдонимы типа «Шарфюрер» или «Паулюс», с некоторых пор в буквальном смысле слова не даёт мне покоя. Что это? Эпатаж? Глупость? Попытка соблюсти призрачную, априори невозможную «историческую объективность»? Ощущение растерянности и недоумения, последовавшего за распадом великой державы и попытка его отрефлексировать таким вот странным, перевёрнутым способом — через прямое отождествление себя с потерпевшими не только военное, но и метафизическое поражение нацистами? И в этом случае проставленные когда-то очень давно «маячки» — теми самыми фильмами и актёрами, речь о которых выше — играют, вероятно, роль катализатора этой опасной химической реакции, в результате которой в мозгу не имеющего иммунитета поселяется гадина нацизма.

Да, как ни странно, химия (в самом первозданном смысле этого слова) играет тут далеко не последнюю роль. Я не могу удержаться и приведу здесь довольно обширную цитату из нашумевшего в своё время исследования австрийского зоолога Конрада Лоренца, мобилизованного гитлеровским режимом и воевавшего, а затем попавшего с русский плен:

«...Расовое и национальное неприятие имеет в своей основе сбой поведенческой программы, рассчитанной на другой случай — на видовые и подвидовые различия. Расизм, грубо говоря, и есть звериный инстинкт, к тому же не туда направленный, заблуждение поведенческих стереотипов, из-за которого любым, даже совершенно ничего не значащим различиям придается громадное и всегда отрицательное значение и который упорно избегает доводов разума.