Пушкин. Открытия В.Кузнечикова

Пушкин. Открытия В.Кузнечикова Титулярный советник А.Г.Н.- свадебный подарок Пушкина. И он дорогого стоит… Окончание 2-й главы

 Надо вспомнить: отец Натали к этому времени глубоко несчастный, больной человек. Попросту говоря, психически ненормальный. Часто у него бывают приступы настоящего безумия. И делать его  «рассказчиком»   «Станционного смотрителя»  - это... Да этого, зная Пушкина, просто не может быть! Это невообразимо! Но тут (есть провидение!) я вспоминаю о дедушке Натали - Афанасии Николаевиче Гончарове. Каким же быстрым бывает порой переход от недоумения к разгадке! Момент истины... И я начинаю смеяться, как смеются люди, пережившие легкий шок, долго и освобожденно. Чувствуя себя эдаким    Иванушкой дурачком, который уже держит свою жар-птицу за хвост...

Читатель, несомненно, все понял. «Рассказчик» «Станцион­ного смотрителя» - это дедушка А.Н.Гончаров - А.Н.Г. И способ нехитрой шифровки точно такой же, как и в случае с Липранди. Теперь остается выяснить, какой у дедушки граж­данский чин - впрямь ли он титулярный советник? Вообще говоря, маловато для почтенного Афанасия Николаевича. Но и Пушкин, надо заметить, чином не вышел.

Выбираю самый короткий путь - звоню из Киева в Калугу, в местный краеведческий музей. К телефону зовут заведующую отделом музея Галину Максимовну Журову. Да, конечно, она знает, какой чин был у дедушки Натали. Коллежский асессор. Ни больше, ни меньше. Да, да гражданский чин 8-го класса... Но ведь это же на один ранг выше титулярного советника. Значит? Что же, Пушкин не знал, в каком чине дед его невес­ты? Да нет же, дело здесь в другом. Не сразу ведь стал Афана­сий Николаевич коллежским асессором. Был он и титулярным советником. Выводя А.Г.Н. на роль «рассказчика» «Станцион­ного смотрителя», Пушкин точно указывает время. Ведь как в тексте повести? «В 1816 году, в мае месяце, случилось мне про­езжать через ***скую губернию, по тракту, ныне уничтоженно­му. Находился я в мелком чине, ехал на перекладных и платил прогоны за две лошади. Вследствие чего смотрители со мной не церемонились».

А, с другой стороны, назови «рассказчика» «Смотрителя» коллежским асессором, Пушкин весьма и весьма упростил бы задачу «любопытного изыскателя». А так мистификатора Пуш­кина сразу уже и не уличишь. Для близких может быть понят­но, а для посторонних - ни-ни. И теперь становится ясно, что эту свою сноску Александр Сергеевич сделал для исключительно узкого круга людей, которым не надо было объяснять то, что ос­тавалось неразрешенной загадкой на многие - многие годы.

Это была шутка. Но шутка гения, который мог себе позво­лить и мистификацию, и тонкую издевку над слабостями непу­тевого, даже и в старости, дедушки...

В каком же месте мог первый раз рассмеяться Баратынс­кий, читая рукопись «Повестей», понимая все многообразие оттенков в отношениях Пушкина с его будущими родственни­ками из семейства Гончаровых? Перечитайте, пожалуйста, «Смотрителя» и остановитесь вот на этих словах: «В сенях я остановился и попросил у ней позволения ее поцеловать. Дуня согласилась... Много могу я насчитать поцелуев, с тех пор, как этим занимаюсь, но ни один не оставил во мне столь долгого, столь приятного воспоминания.» А далее в рукописи было:

«И теперь при мысли о нем, кажется, вижу ее томные гла­за, ее вдруг исчезнувшую улыбку, кажется, чувствую теплоту ее дыхания и свежее напечатление губок.

Читатель ведает, что есть несколько родов любовей. Любовь чувственная, платоническая, любовь из тщеславия, любовь пятнадцатилетнего сердца и проч., но изо всех любовь дорожная самая приятная. Влюбившись на одной станции, нечув­ствительно доезжаешь до другой, а иногда и до третьей. Ничто так не сокращает дороги; воображение ничем не развлеченное, вполне наслаждаешься своими мечтаниями. Любовь безгорестная, любовь беспечная! Она живо занимает нас, не утомляя нашего сердца, и угасает в первом городском трактире.»

Каков дедушка! Каков знаток любовей, особливо дорожных... Готовя рукопись «Повестей» к печати, Пушкин уберет это место. От греха подальше. Видно, насторожил его своим сме­хом Баратынский. Не дай Бог, обидится любвеобильный и бес­путный дедушка, а от него этой осенью 1830 года куда как много зависит, лучше уж пожертвовать «красным словцом».

Особенно драматично сложилась ситуация для Александра Сергеевича в августе, перед самым отъездом в Болдино, Вот что он пишет в это время В.Ф.Вяземской:

«Я уезжаю, рассорившись с г-жой Гончаровой. На следую­щий день после бала она устроила мне самую нелепую сцену, какую только можно себе представить. Она мне наговорила ве­щей, которые я по чести не мог стерпеть. Не знаю еще- расстроилась ли моя женитьба, но повод для этого налицо, и я оставил дверь открытой настежь».

Но деваться некуда. И Пушкин делает все возможное, что­бы его женитьба не расстроилась. Из Болдина он забрасывает Натали письмами. Но в данном случае нас интересуют письма Александра Сергеевича к дедушке. Начнем с письма от 3 мая 1830 года из Москвы в Полотняный завод.

«Милостивый государь, Афанасий Николаевич! С чувством сердечного благоговения обращаюсь к Вам, как к главе семейства, которому отныне принадлежу. Благословив Наталию Николаевну, благословили Вы и меня. Вам обязан я больше, нежели чем жизнью. Счастье Вашей внучки будет свя­щенная, единственная моя цель и все, чем могу воздать Вам за Ваше благодеяние.

С чувством уважения, преданностию и благодарностию честь имею бьїть, милостивый государь, Вашим покорнейшим слу­гою Александр Пушкин».

Видно, что письмо это - не дань простой вежливости. Чув­ства благодарности переполняют поэта.

Но дедушка не простак.  Промотав огромное состояние, продолжает проматывать его остатки. А возможность хоть как-то поправить свои финансовые дела А.Н.Гончаров видит в продаже принадлежащей ему статуи «матушки-императрицы» Ека­терины II - благодетельницы семейства Гончаровых (одарила их дворянством). Так вот он просит жениха своей внучки посо­действовать тому, чтобы выгодно сбыть с рук огромную бронзо­вую семейную реликвию.

Пушкин озадачен. И, конечно же, соглашается. Да и потом, возможно, думает, что дедушке нужны деньги именно на приданое своей любимице. Плохо еще Пушкин знает дедушку! Вот его следующее письмо к А.Н.Гончарову. Из Москвы в Полотняный завод:

«Милостивый государь, Афанасий Николаевич. Каждый день ожидал я обещанных денег и нужных бумаг из Петербурга и до сих пор их не получил. Вот причина моего невольного молчания. Думаю, что буду принужден в конце сего месяца на несколько дней отправиться в Петербург, чтоб при­вести дела свои в порядок. Что касается до памятника, то я тотчас по своем приезде в Москву писал о нем Бенкендорфу. Не знаю, уехал ли он с государем и где теперь он находится. Ответ его, вероятно, не замедлит.

Позвольте мне, милостивый государь, Афанасий Николае­вич, еще раз сердечно Вас благодарить за отеческие милости, оказанные Вами Наталии Николаевне и мне. Смею надеяться, что со временем заслужу Ваше благорасположение. По край­ней мере жизнь моя будет отныне посвящена счастию той, ко­торая удостоила меня своего выбора и которая так близка Ва­шему сердцу.»

А вот это писано 24 июня. Тон письма уже немного иной. «Милостивый государь, Афанасий Николаевич, только сей­час получил я бумагу Вашего поверенного и не успел ее еще пробежать. Осмеливаюсь повторить Вам то, что уже говорил я Золотову: главное дело не вооружить противу себя Канкрина, а никак не вижу, каким образом Вам без него обойтись. Госу­дарь, получив просьбу Вашу, отдаст ее непременно на рассмот­рение министра финансов, а министр уже раз отказавши, захо­чет и теперь поставить на своем. Временное вспоможение (двумя или тремя стами тысяч) хоть вещь и затруднительная, но все легче, ибо зависит единственно от произвола государева. На днях еду в Петербург, и если бумага Ваша не будет иметь жела­емого успеха, то готов (если прикажете) хлопотать об этом вспо­можении и у Бенкендорфа, и у Канкрина. Что касается до заложения Заводов, то хотя я и уверен в согласии молодых Ваших родственников и в их повиновении Вашей воле, но в их отсутствие не осмелюсь действовать мимо их. Надеюсь, что мое чистосердечие не повредит мне в Вашем ко мне благорасполо­жении, столь драгоценном для меня: мне казалось лучше объ­ясниться прямо и откровенно, чем обещать и не выполнить. Ожи­дая дальнейших Ваших указаний, препоручаю себя Вашему благорасположению и честь имею быть с глубочайшим почтением и сердечной преданностью, милостивый государь, Ваш покорный слуга Александр Пушкин».

Рискуя утомить читателя однообразием финансово-бытовых подробностей из безалаберной жизни Афанасия Николаевича, тем не менее, надеюсь, что сами по себе письма Пушкина к дедушке здесь нам очень нужны. Ведь они-то как раз лучше всего и подтверждают правильность нашей версии: А.Г.Н. - это Афанасий Николаевич Гончаров.

Итак, пойдем далее. 14 августа из Москвы в Полотняный завод. Опустим обычные в такого рода переписке традицион­ные вежливые выражения-штампы (начало и конец письма) и приведем главное:

«Но приказанию Вашему явился я к графу Канкрину и го­ворил о Вашем деле, т.е. о вспоможении денежном; я нашел министра довольно неблагосклонным. Он говорил, что сие дело зависит единственно от государя; я просил от него по крайней мере обещания не препятствовать государю, если его величеству угодно будет оказать Вам от себя оное вспоможение. Министр дал мне слово. Что касается до позволения перелить памятник, то Вы получите немедленно бумагу на имя Ваше от генерала Бенкендор­фа. Судьба моя зависит от Вас; осмеливаюсь вновь умолять Вас о разрешении ее. Вся жизнь моя будет посвящена благодарности.» А вот письмо от 24 августа: «Сердечно жалею, что старания мои были тщетны и что имею так мало влияния на наших ми­нистров: я бы за счастье почел сделать что-нибудь Вам угодное. Смерть дяди моего, Василия Львовича Пушкина, и хлопоты по сему печальному случаю расстроили опять мои обстоятельства.   Не успел я выйти из долга, как опять принужден был задол­жать. На днях отправляюсь я в нижегородскую деревню, дабы вступить во владение оной. Надежда моя на Вас одних. От Вас одних зависит решение судьбы моей.»

Итак, Пушкин - в долгах. Дедушка - в денежных затруд­нениях. И дела будущей тещи Пушкина тоже расстроены. Свадь­ба отодвигается со дня на день. А тут еще ссора Пушкина с Натальей Ивановной...

9 сентября Пушкин пишет Афанасию Николаевичу уже из Болдина:

«Из письма, которое удостоился я получить, с крайним со­жалением заметил я, что Вы предполагаете во мне недостаток усердия. Примите, сделайте милость, мое оправдание. Не осмелился я взять на себя быть ходатаем по Вашему делу един­ственно потому, что опасался получить отказ, не в пору присту­пая с просьбою к государю или министрам. Сношения мои с правительством подобно вешней погоде: поминутно то дождь, то солнце. А теперь нашла тучка...»

И в тот же день, чуть раньше, Пушкин - Натали: «Сейчас же напишу Афанасию Николаевичу, он, с Вашего позволения, может вывести из терпения» (франц.). 30 сентября - Натали:

«А Вы что сейчас поделываете? Как идут дела и что говорит дедушка? За Бабушку, знаете ли, что он мне написал?, по его словам, дают лишь 7 тысяч рублей, и нечего из-за этого трево­жить её уединение. Стоило подымать столько шума! Не смей­тесь надо мной, я в бешенстве.» (франц.)

Можно легко себе представить, каково гордому, самолюби­вому, независимому (по душе) Пушкину хлопотать в высших сферах - перед царем и правительством - о продаже Бабуш­ки, чтобы добиться поддержки дедушки в щекотливых для себя обстоятельствах.

А «Станционный смотритель» уже полмесяца как написан. И Пушкин в знак благодарности, памятуя свои обещания, де­лает дедушке свой поистине необыкновенный, не без лукавст­ва, подарок. И это по времени между «он может вывести из терпения» и «я в бешенстве».

В это время (от помолвки и до самой свадьбы) Пушкин - в прямой зависимости от Афанасия Николаевича. Тот это пони­мает и пользуется этой зависимостью. Она тяготит, раздражает и без того издерганного неопределенностью, постоянными со­мнениями Пушкина. Деликатность и высокая порядочность Александра Сергеевича тоже на руку щедрому на обещания Афанасию Николаевичу.

Уже после свадьбы, 22 октября 1831 года Пушкин в письме к своему близкому другу П.В.Нащокину не выдержит и скажет без обиняков:

«Дедушка свинья; он выдает свою третью наложницу за­муж с 10000 приданого, а не может заплатить мне моих 12000 - и ничего своей внучке не дает».И в конце письма сообщает: «Повести мои печатаются, на днях получишь».

Интересно, отгадал ли в «титулярном советнике А.Г.Н.» Павел Воинович дедушку жены своего друга? Очень может быть...

                          *          *           *