«ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН» И «ЕВГЕНИЙ ВЕЛЬСКИЙ»

Открытая традиция «Онегина» возникла на путях эпигонства, образцы которого немедленно появились по выходе из печати первых глав пушкинского романа.

 

Ранние подражания «Онегину», появившиеся еще до того, как роман вышел полным изданием (1833), довольно подробно описаны И.Н. Розановым. В первой из двух его работ он отметил «совершенно исключительное внимание, несравнимое с другими произведениями Пушкина», которое «имел у поэтов "Евгений Онегин" и т. д. Правда, подражание «Онегину» здесь рассматривается среди разнообразных подражаний Пушкину вообще, и главное, что описание идет не в аспекте жанра, а по поводу восприятия романа в целом, отдельными главами, и заимствований из «Онегина» отдельных мотивов. Зато другая работа И.Н. Розанова непосредственно посвящена онегинскому жанру, и, в сущности, это исследование, вышедшее 50 лет назад, остается единственным, конкретно касающимся проблемы. И.Н. Розанов знал материал, ощущал, видимо, актуальность темы и необходимость ее дальнейшей разработки, но продолжения не последовало.

Исследователь начинает с классификации: «Есть три основных вида подражаний:

1) подражание - мода. Всякий крупный успех выражается, между прочим, в эпидемии подражаний;

2) подражание - усвоение чужого творчества;

3) подражание - создание аналогичных ценностей» .

Несмотря на обобщенный характер разграничения, совершенно ясно, что подражательные тексты, упоминаемые в работе, укладываются лишь в первые два пункта и вызваны прежде всего модой. Действительно, традиция «Онегина» начинается с того, что жанр опрокидывается в поток массовых эпигонских подражаний. Исключений почти нет. Внимание И.Н. Розанова привлекают следующие тексты: «Сашка» (1825-1826) А.И. Полежаева, «Котильон, глава первая из стихотворного романа "Ленин, или жизнь поэта"» (1829) Н.Н. Муравьева, анонимный «Иван Алексеевич, или Новый Онегин. Глава первая. Воспоминание» (1829), «Отрывок из романа в стихах» (1830) А. Башилова, «Владимир и Анета (первая глава романа)» (1830) А. Северинова и некоторые другие. И.Н. Розанов подробно и объективно описывает каждый роман с фабульно-содержательной стороны, отмечая сходство с «Онегиным». Он не критикует и не развенчивает, эстетическая оценка скрыта, изложение беспристрастно и серьезно. В заключение И.Н. Розанов характеризует сходства и отличия ранних подражаний «Онегину». Непременной чертой их явилась оборванность содержания, что было вполне естественно, так как подражатели имели дело с первыми главами «Онегина». Но И.Н. Розанов добавляет, что не знает ни одного доведенного до конца романа в стихах вплоть до 1840 г. Это, конечно, означает, что подражатели увидели в «романе без конца» черту жанра. Ситуации всегда напоминали онегинские, например, поездка героя, но персонажи чаще всего снижались, демократизировались, упрощались. Порой их число еще более уменьшалось, действие переносилось в провинцию. И.Н. Розанова интересуют по преимуществу черты тематики, сюжета, персонажей. В принципе, характеристика жанра, данная И.Н. Розановым, может быть расширена.

Однако мы не будем возвращаться к перечисленным выше романам. Два из них пародируют «Онегина». «Сашка» А.И. Полежаева описан неоднократно (И.Н. Розанов называет его полупародией-полуподражанием), а «Иван Алексеевич, или Новый Онегин» осмеивает заглавие и содержание, обыденность и разбросанность пушкинского романа. Остальные три романа повествуют о своем. Можно добавить к списку И.Н. Розанова «Капитана Храброва» (1829) В.Л. Пушкина и «Сироту» (1833-1834) В.К. Кюхельбекера, хотя в последнем случае отнесение к роману в стихах, пожалуй, проблематично. Однако мы пропустили один текст, разобранный И.Н. Розановым.

Романы, описанные И.Н. Розановым, нет основания пересматривать. Достаточно отсылки к его работе. Но в его списке на видном месте находится роман в стихах, который для него во многом остался загадкой и который до сих пор привлекает исследователей. Это «Евгений Вельский». Долгое время роман считался анонимным, но в 1972 г. К. Турумова описала его как принадлежащий представителю «низовой» беллетристики М.И. Воскресенскому, приведя краткую историю его атрибуции. Так это или не так, для нас не слишком важно, хотя фигура М.И. Воскресенского как коммерческого автора достаточно характерна. Несмотря на почти исчерпывающие разборы «Вельского», сделанные И.Н. Розановым и К. Турумовой, представляется целесообразным еще раз подробно остановиться на нем. Речь пойдет о сопоставлении в плане жанра, взятом в типологическом отношении шедевра и шаблона. Сличим «Евгения Онегина» и «Евгения Вельского».

«Евгений Вельский», как и роман Пушкина, начал выходить отдельными главами в 1828-1829 гг., что как непривычный авторский и издательский прием привлекло внимание читателей. Судя по датам цензурных разрешений, роман писался после выхода первых трех глав «Онегина». Во всяком случае, три главы «Вельского» появились параллельно с выходом четвертой - пятой и шестой глав пушкинского романа. В дальнейшем незначительные отрывки из четвертой главы «Вельского» были напечатаны в альманахе «Полярная звезда на 1832 год», а затем этот несколько нашумевший роман, на дерзкий выпад которого как соперника «Онегина» живо реагировали современники, вдруг как в воду канул - больше никогда ничего не было.

Есть какой-то мрачноватый курьез в том, что, пока Пушкин замедлил работу над «Онегиным», раздумывая, как продолжать его после шестой главы, а читателям была известна лишь треть едва развернувшегося романа, в Москве, в книжечках точно такого же формата, как онегинские главы, явился перед публикой роман в стихах «Евгений Вельский», залихватское сочинение, беззастенчиво варьирующее пушкинские мотивы. Новоявленный роман развертывался столь быстро, что странным образом предвосхитил некоторые будущие ходы «Онегина». Сдается, что, обладай автор «Вельского» еще большей расторопностью и развязностью, он способен был бы (не в поэтическом смысле) продолжать «Онегина» впереди Пушкина. У нас нашелся бы Авельянеда, столь хитроумно сумевший в свое время перехватить у Сервантеса «Дон-Кихота».

Неудивительно, что и И.Н. Розанов и К. Турумова задумались над вопросом, с чем же мы имеем дело и что перед нами: «спекуляция на новый модный жанр, добросовестная попытка дать посильное изображение знакомого быта или, наконец, как думал "Московский телеграф", талантливая пародия на подражателей Пушкина?». Или же «двойник, причем, может быть, и похожий, но совершенно безжизненный». О пародии на подражателей Пушкина гадали еще современники: «"Евгений Вельский", вероятно, написан для шутки. Автор хотел в смешном виде представить охоту подражать, делающую столько зла нашим стихотворцам; иначе кто же не шутя решится писать поэму, в которой название, расположение, все до смешной точности скопировано с "Онегина"?» Попытаемся и мы, в свою очередь, решить, как же соотносятся между собой образец и копия. Для этого попробуем сжато экспонировать «Евгения Вельского», в надежде, что сам текст покажет себя.

Мог ли быть написан «Евгений Онегин» без «Дон-Жуана» Байрона? Вероятно, да, хотя кое-что написалось бы иначе. «Евгений Вельский», однако, без «Онегина» просто не мог бы возникнуть. Он существует только в отношении к «Онегину», на его фоне. «Вельский» начинается с «Разговора автора с книгопродавцем», пролога к первой главе, подобно тому, как это было у Пушкина в «поглавном» издании его романа:

 

Автор:

Не хочешь ли ты, милый друг,

Купить мое стихотворенье?..

 

Книгопродавец:

Эх сударь! Право, недосуг,

Оставьте ваше сочиненье -

Божусь вам - мне не до него,

Своих хлопот ей-ей беремя!

Когда-нибудь в другое время...

 

По сравнению с Пушкиным все перевернуто. К. Турумова отметила, что у Пушкина «Разговор книгопродавца с поэтом», а здесь «Разговор автора с книгопродавцем» и «поэт» снижен до «автора». Характерно также, что «Разговор» в «Вельском» начинается ровно с того места, где у Пушкина кончается: автор предлагает рукопись. Однако позиции персонажей поменялись. У Пушкина поэт отдает рукопись в результате настойчивых увещеваний книгопродавца.

Источник: Роман нам этот доставляет Таки порядочный доход